Кессонный потолок и обшитые деревянными панелями стены фойе были темными, тогда как выложенный плитами известняка пол — очень светлым, и контраст создавал ощущение, что прочность пола иллюзорная и в любой момент можно провалиться сквозь него и падать далеко и долго, как падает человек, вышедший из находящегося на большой высоте самолета.
Два маленьких стула стояли по сторонам столика, над которым висело зеркало. Тим не смотрел на свое отражение. Если б встретился взглядом со своими глазами, увидел бы суровую правду, которой пока предпочитал избегать.
Прямой взгляд в собственные глаза сказал бы ему, что его ждет. А ждало то же, что и всегда, и Тим знал, что такое будет повторяться снова и снова, пока он жив. Ему требовалось подготовиться к грядущему. Но при этом не было ни малейшего желания размышлять о нем. Из глубины дома доносился приглушенный голос разговаривающего по телефону Макса.
Тим стоял по центру прихожей, и ему казалось, что он подвешен к темному потолку, словно язык колокола, под ним пустота, и он ждет, когда же его начнут раскачивать.
Вернулся Макс.
— Ей любопытно. Я практически ничего не сказал, только поручился за тебя.
— Спасибо. Извините, что побеспокоил.
— Это не беспокойство, но просьба необычная.
— Все так. Я знаю.
— Почему ваш общий знакомый сам не позвонил Линде и не поручился за тебя? Он бы мог не говорить, зачем посылает тебя к ней... насчет плохих новостей.
— Он тяжело болен и плохо соображает, — ответил Тим. — Знает, что нужно сделать, но уже не понимает как.
— Возможно, этого я боюсь больше всего. — Макс покачал головой. — Разум уходит, контроль теряется.
— Это жизнь, — пожал плечами Тим. — Нам всем предстоит через это пройти.
Они пожали друг другу руки, и Макс вышел с ним на крыльцо.
— Она — милая женщина. Надеюсь, новости не доставят ей сильной боли.
— Я сделаю все, что в моих силах, чтобы облегчить боль.
Тим возвратился к «Эксплореру», развернулся, подъехал к бунгало Линды. Выложенная кирпичами дорожка вела к дому. В воздухе стоял запах эвкалиптов, сухие листья хрустели под ногами. Ему хотелось прибавить шагу. Время ускоряло бег. Он чувствовал, что беда нагрянет скорее раньше, чем позже. Когда он поднялся на крыльцо, дверь открылась, и женщина спросила: «Вы — Тим?»
— Да. Мисс Пейкуэйтт?
— Зовите меня Линда.
Под светом лампы над дверью зеленые египетские глаза внимательно изучали его.
— Ваша мама, наверное, провела девять нелегких месяцев, когда носила вас.
