Варвара молчала, опустив голову, будто вслушиваясь в наступившую тишину. Хрустнула возле печки ссохшаяся половица. Где-то печально и робко свистнул сверчок.
— Уйду… — сказал Петрусь. — Не могу я в пивной играть. Не баян — автомат просят руки. — Он встал. — Ты мой инструмент схорони до поры. Больно приметная штука — ящик…
Варвара кивнула.
— А придет этот, скажи, за нотами подался. Скоро, мол, вернусь.
Варвара снова молча кивнула.
— Ну прощай, не поминай, как говорится, лихом.
Петрусь ушел, оставив у Варвары баян и свой вещевой мешок. Не прячась, направился он прямо к заставе. Предъявил часовым пропуск и размеренным шагом пошел по шоссе.
Козич вернулся домой час спустя после ухода Петруся. Вошел в избу, огляделся.
— Петрусь не приходил?
— Приходил, — нехотя буркнула Варвара.
— Где ж он?
— Ушел.
— Куда?
— Домой!
— Толком говори! — крикнул Козич.
— Не ори, — зло сказала Варвара, — лопнешь.
— У-у-у!.. — Козич замахнулся.
Варвара посмотрела прямо в его белесые сверлящие глазки и сжала рукоять ухвата.
— Но-но! — Козич отступил на шаг. — Куда он пошел?
— Сказано: домой.
Козич убитый сел на лавку. Сцепил пальцы.
— Зачем?
Варвара прогремела ухватом:
— Ноты какие-то забрать.
— Ноты?.. А гармонь?
— Вон она, гармонь, ослепли, что ли?!
— Не дерзи! — крикнул Козич и тотчас притих. «А что если Петрусь не вернется? Ведь господин Вайнер…» Козич почувствовал, как пополз по спине неприятный холодок.
— Он ничего не сказал?
Варвара уловила в голосе Козича дрожь и, чтобы досадить ему, притворилась, что не слышит вопроса.
— Петрусь ничего не сказал?
— Сказал.
— Что?
— Что за нотами идет.
— А вернется-то когда? Вернется?
Варвара видела, как встревожил Козича уход Петруся. Ей очень хотелось крикнуть в лицо предателю, что Петрусь ушел в лес, к партизанам, а когда вернется, то и Козичу и начальникам его несдобровать! Но она сдержалась. Она понимала, как важно, чтобы сейчас Козич был спокоен, чтобы вслед за Петрусем не помчалась погоня. Надо дать Петрусю уйти в лес. И она сказала:
— К вечеру обещался.
До вечера просидел Козич у окна. Но Петрусь не вернулся. Всю ночь ворочался Козич на жесткой постели, вздрагивая от малейшего шороха. Утром бледный, с ввалившимися глазами он казался больным.
— Что же делать? Докладывать Вайнеру или нет? Не доложишь — он все равно узнает об исчезновении Петруся, и тогда будут пытать, могут обвинить в соучастии, поведут на кладбище, как тех девятерых. Рубашка прилипла к телу, Козич сжался, стал похожим на загнанную в угол мышь.
