Рассуждения в рамках капитал—принуждение дают некоторые возможные решения тех исторических проблем, которые проистекают из следующего общего вопроса. Чем объясняется в общем–то концентрическая схема образования европейских государств? Она отражает неравномерное распределение капитала в пространстве, выделяя сравнительно большие, но бедные капиталом государства, окружающие по краям множество государствоподобных образований, меньшего размера, но богатых капиталом, каких в избытке было в центре Континента. По этим признакам мы выделяем расположенные «по краям» государства: Швеция и Россия прошли период формирования государства при сравнительно высокой концентрации принуждения и сравнительно низкой концентрации капитала; внутренние государства, как Генуя и Голландия, прошли тот же период при прямо противоположных обстоятельствах; в государствах же промежуточных по форме, как Англия и Франция, параллельно возрастали концентрация капитала и концентрация принуждения.
Почему, несмотря на свою заинтересованность в прямо противоположном, правители часто соглашаются на установление тех институтов, которые представляют ведущие классы в рамках их юрисдикции? На самом деле правители пытались избежать установления институтов, представляющих группы, не принадлежащие к их собственному классу, и иногда им это удавалось, причем довольно надолго. Однако в длительной исторической перспективе эти институты были платой или результатом переговоров с различными представителями подчиненного населения о необходимых средствах для деятельности государства, в особенности о средствах ведения войны. Короли Англии вовсе не желали, чтобы парламент получил и все дальше расширял свою власть — они просто уступали требованиям баронов, а затем духовенства, джентри и буржуазии по мере того, как убеждали их давать им денег на войну.
Почему так по–разному европейские государства инкорпорируют городские олигархии и институты? Государства, которым приходилось с самого начала соперничать с городскими олигархиями и институтами, обычно инкорпорировали их в национальную структуру власти. Представительные институты, как правило, появлялись в Европе там, где местные, региональные или национальные правительства вели переговоры с группами подданных, имевшими достаточно власти, чтобы мешать действиям правительства, но недостаточно, чтобы взять управление в свои руки (Blockmans, 1978). Там, где такие правительства были более или менее автономными государствами, а группы подданных (о которых идет речь) — городскими олигархиями, там муниципальные советы или подобные институты обычно становились составной частью структуры государства. Там, где доминирующее положение занимал один город, возникала очень эффективная форма — город–государство или город–империя, которые, однако, утратили свое значение, как только массовые армии, рекрутированные среди собственного населения государства, стали важнейшим условием военного успеха.
