Задание получили, а выполнить его никак не удавалось. Жара в ту пору стояла африканская, воздух как бы разжижился и двигатели не развивали максимальной тяги и самолеты не выходили на предельную скорость. Все это соответствовало науке. Кто тут виноват? Стихия!
А время не стояло на месте. В штаб поступила уже третья или четвертая телеграмма: доложить причины невыполнения…
Невыполнение — всегда плохо. А если этим невыполнением интересуется лично командующий, да не раз и не два, это уже опасно!
Батя, как говорится, сошел с лица в ожидании, что же будет? Вообще-то он не из разговорчивых, но тут его прорвало:
— Та шоб им повылазило — почему, почему?.. Хиба я можу температуру снизить, альбо тягу прибавить? — И стукнул кулаком, — Шо улыбаешься, шо зубы кажешь. Коккинаки!..
— Можно попробовать ранним утречком, — сказал я, жалея Батю, — до солнышка, на первой зорьке, и… пройти пониже.
Батя тут же насторожился. Он все понял. На рассвете, пока не наступит зной, да еще в приземном слое воздуха есть может и небольшой, но все же шанс набрать те пятнадцать — двадцать километров скорости, которые не получалось выжать в жару.
Но в авиации, как, впрочем, и в любой другой области жизни, шагу не шагнуть без «но», без «с одной стороны… с другой стороны». Развивать максимальную скорость на минимальной высоте не полагалось. Во всяком случае ни одного разрешающего параграфа на сей счет ни в одном документе найти было невозможно.
— Скильки? — Спросил Батя.
Он интересовался наименьшей высотой, до которой по моим соображениям предстояло снижаться, чтобы выйти на максимальную скорость.
— В принципе, если знать утреннюю температуру воздуха, учтя превышение полигона над уровнем моря, это можно рассчитать совершенно точно, — сказал я, — а если ориентировочно, на глаз прикинуть, думаю, ниже ста метров сползать не придется.
— Колы ты кажешь — сто, я понимаю — пятьдесят метров… Никто не позволит.
— Но пришли еще одна телеграмма.
О чем Батя говорил с командиром полка, какие доводы ему приводил, что за указания получил в штабе — ничего этого я не знаю.
— Под мою личную ответственностью! — сказал он мне, поглядел чертом и еще сказал: — полетишь. Но пре-ду-преждаю, колы по першей команде, першему слову моему, не перейдешь в набор высоты, понял, забудь як мене кликать!
Из сказанного я сделал вывод: руководить полетом будет Батя. Ему поручено находиться на полигонной рации и… в случае чего принять удар на себя. С этим — ясно. Мое дело выжать тысячу сорок километров в час, нажать на гашетку и высадить одним духом весь боекомплект в белый свет, как в копеечку. Куда проще! Как говорят, — дурное дело не хитрое?
