- Баба толще - поцелуй слаще.
Но Володковичу уже стало невтерпеж.
- Слушай, ваша милость, - схватил он Хжонщевского за руку, - пошли учить монашку пить! - Он выскочил из-за стола, таща за собою соседей, и побежал за стойку. Там сестра Малгожата от Креста упоенно сплетничала с хозяйкой, уже совсем позабыв о своей калитке. Обе ахнули, испуганные внезапным нашествием мужчин.
- Боже милостивый, - взвизгнула Юзефа, - чисто татары!
- Сестрица, не будь я Винцентий Володкович, - кричал пьяный шляхтич, прошу выпить с нами стаканчик меду.
- Выпей, сестра, выпей, - убеждала пани Юзефа, - все равно грех, так попользуйся уж.
Сестра вспыхнула, щеки ее зарделись; подняв красивые руки ладонями наружу, она робко оборонялась:
- Что вы, господа, богом вас заклинаю, это же насилие!
Но господа не отставали, всем скопом они потащили сестру Малгожату и поднесли ей порядочную чарку меду.
- За ваш монастырь! - кричали они.
- И за мать настоятельницу! - прибавил пан Аньолек, уже изрядно подвыпивший.
Сестра Малгожата не заставила долго себя просить, храбро выпила чарку и, стараясь приладиться к общему настроению, затянула слабым голоском песенку, которую подхватили все присутствующие:
Ах, матушка, голубка,
Хочу монашкой быть!
Ведь мужа забулдыгу
Я не смогу любить!
- Хочу монашкой быть, хочу монашкой быть! - заорали мужчины, поднимая свои стаканы.
Все стояли, один Аньолек сидел, развалясь и расставив ноги, да барабанил пальцами по столу, словно играл на органе. Ободренная успехом, сестра Малгожата вела песню дальше, поблескивая глазами. Володкович снова налил ей меду в чарку, которую она держала в руке:
Нещадно, изверг, будет
Дубинкой колотить,
Меня, бедняжку, мучить,
Хочу монашкой быть!
- Хочу монашкой быть, хочу монашкой быть! - гремел хор.
Пан Хжонщевский обнял могучие плечи хозяйки и что-то ей говорил, но его слова заглушались шумом. Бледное лицо пана Аньолека раскраснелось, он топал ногами, будто брал басы, и взмахивал руками, как бы меняя регистры.
Сестра Малгожата перевела дух и, весело смеясь, опять приложилась к чарке, потом поставила ее на стол, хлопнула в ладоши и пошла петь дальше, уже окрепшим голосом, на мотив плясовой:
Уж лучше мне на хорах
Молитвы распевать,
Чем мужнину дубинку
И ругань испытать.
- Не все мужья такие, - молвил пан Хжонщевский, крепко прижимая к себе мощный торс пани Юзефы, который переливался через его руку. Песенка подошла к кульминационной точке:
Заутреню, вечерню
