При этих словах он поднял глаза, светившиеся тихой нежностью, но и робостью, словно просил ксендза Брыма не говорить обо всех этих вещах, о которых он ничего не знал - и ничего не хотел знать.
- Хорошо, хорошо, дорогой отец, - как бы в ответ на его просящий взгляд сказал старый ксендз. - Это превосходно, что ты набожен и чуждаешься дурных мыслей, - тут ксендз Брым сделал паузу, - и не знаешь, что такое женщина, - резко оборвал он. - Но как же ты примешься за этих девиц? Провинциал прислал тебя сюда, чтобы ты изгнал нечистого духа из матери Иоанны. Тебе придется не только экзорцизмы творить, но и наставлять ее, руководить ею, учить ее молиться... Как же ты будешь это делать?
- Бог мне поможет, - опять робко прошептал ксендз Сурин.
- Да будет воля его! - с легким раздражением молвил старик. Посмотрим. Но я думаю, что тебе предстоит пережить немало тяжелых минут.
Ксендз Брым снова встал. Поднялся и гость.
- Да, наверно, - подтвердил он, - немало тяжелых минут. Но жизнь моя, преподобный отец, от этого не станет тяжелей, чем теперь. Очень трудно мне, - прибавил он, глубоко вздыхая, - очень трудно. Бог послал мне тяжкие испытания. Молись за меня, отец.
И он схватил руку приходского ксендза. Тот смутился, даже как будто был пристыжен.
- Что могу я, грешный? - сказал он, похлопав ксендза Сурина по плечу. Моя молитва невысоко взлетает. Но я буду молиться, буду. А что с тобою? спросил он.
Ксендз Сурин, словно бы делая над собой усилие, еще раз с трудом вздохнул.
- Я постоянно чувствую его.
- Кого? Что ты? - с беспокойством спросил Брым.
- Лукавого. Постоянно чувствую его страшное воздействие.
- О! - протянул старик.
- Всегда, непрестанно! О, это ужасно! - простонал отец Сурин.
- Надо молиться, - неискренне и смущенно посоветовал ксендз Брым.
- Молитва - единственное мое прибежище.
- Молись, капеллан, молись!
Эти слова старый ксендз произнес уже уверенней и бодрей, но все же покачал головою, как бы удивляясь или сомневаясь. В дверь вдруг ввалился Алюнь, все еще неся Крысю на закорках.
- Ой-ой! - закричал он. - Печка тухнет.
- Подложи, сынок, подложи дровишек, - ласково распорядился ксендз Брым.
- Ну, благослови меня, отец, - с внезапной решительностью сказал ксендз Сурин. - Пойду в монастырь.
Он наклонился к руке старика, тот его благословил. Крыся, которую Алюнь опустил на пол, громко визжала у печки.
- Отчего ребенок кричит, Алексий?
Алюнь, не обращая внимания на вопрос хозяина, усердно греб кочергой в почернелой от сажи топке.
