— Двадцать лет минуло с последнего сражения, двадцать лет медведь беспробудно спал. Но зимняя спячка затянулась! Мой зверь голоден. Пора ему проснуться в последний раз. Ибо берсерку не должно умирать в своей постели. Его удел — гибель в сражении с боевой песнью на устах, чтобы валькирии услышали его и умчали в Валгаллу на вечный пир. А если он не падет на поле боя…
Он смолк на полуслове. Все и так знали про драугов — живых мертвецов, хотя нынче мало кто в них верил. Бьорн заметил презрительную усмешку Токи и торопливый жест священника, осенившего себя крестным знамением, прежде чем заговорить.
— Повелитель, твой сын прав. Ты не можешь больше грабить соседей и проливать невинную кровь, только чтобы накормить своего медведя.
«Не можешь»? Бьорн ощутил прилив ярости, но вовремя вспомнил, что не намерен спорить. Главное, чтобы исполнили его волю.
— Не тревожься, пастырь. Посмотри на этих обленившихся рыбаков и пахарей — какая сила заставит их оторваться от сетей и плугов? Они забыли, как держать оружие; разве что мясницкий нож им по силам. Нет, корабль нужен мне для иного дела.
Все обратились в слух. В далекой юности, еще до похода в Англию, Бьорн подумывал о поприще скальда[4] — зимними вечерами перед костром люди заслушивались его рассказами и нетерпеливо ждали продолжения.
— Завтра перед рассветом «Насылающий шторм» выйдет в море. Вы нагрузите его всем, что понадобится мне в последнем плавании, — медом для моего рога, оружием для охоты и золотом на откуп злым духам. Посреди корабля сложите погребальный костер и зарежете моего охотничьего пса у его подножия. Мужи Харейда отвезут меня на корабль, распевая старинные песни. Потом все, кроме троих, вернутся назад.
— Но кто останется? — в ужасе прошептала Ингеборг.
Бьорн бросил взгляд на сборище, но все старательно прятали глаза — каждый боялся, что выбор падет на него.
— Первый — я, Бьорн Медведь. Со мной будет Эдмонд, мой домашний раб. Он возложит меня на костер, когда пламя охватит корабль: ведь только после очищения огнем может берсерк устремиться в Валгаллу.
Эдмонд перебил его — немыслимая дерзость, которую Бьорн не спустил бы никому, кроме любимого раба. В голосе звучал неприкрытый страх.
— Хозяин, мой добрый повелитель, ты знаешь, что я верую в Христа! Он не возьмет меня на небо, если я умру, выполняя твой обряд!
Священник тоже открыл рот, готовясь протестовать. Бьорн снова грохнул топором об пол, требуя тишины.
— Ты не погибнешь, разве что удача отвернется от тебя. Я просто хочу, чтобы ты оказал мне последнюю услугу. Когда огонь разгорится и начнет пожирать мое тело, прыгай в воду и плыви к берегу. Коснувшись земли, ты станешь свободным человеком. Я распорядился, чтобы тебя одарили золотом и отправили в родную Англию на торговом судне. Такова моя воля.
