***
Но теперь он был приемный сын прессы. Впервые в жизни кто-то принимал в нем искреннее участие, и ему полагалось бы радоваться. Возможно, впрочем, он и радовался, кто его разберет. Когда его верный друг и брат пришел его навестить, чтоб узнать, наконец, что же произошло с ним в участке, он нашел Прекрасного Принца туго забинтованным и без правой руки.
Когда же он кинулся выяснять, с какой стати человеку ампутировали руку, то ему, во-первых, разъяснили, что это его не касается, во-вторых же, попросили не вмешиваться не в свое дело. Но с прессой шутки плохи. Он ринулся в высшие инстанции, и в результате учинено было формальное следствие по этому делу. Прекрасный Принц сделался объектом писанины — пресса писала, власти и чиновники отписывались.
Но все на свете получает со временем свое объяснение. Ларчик всегда открывается гораздо проще, чем мы себе воображаем. Точно так же и любое печальное недоразумение получает, в конце концов, совершенно естественное объяснение — либо оно проистекает из особенностей человеческого характера, либо из особенностей технического прогресса, либо из особенностей международных конвенций. В данном случае сыграло свою роль и то, и другое, и третье.
Когда на Прекрасного Принца заводили историю болезни, дежурная сестра произвела тщательнейший осмотр пациента, постаравшись собрать анамнез. Поскольку к тому моменту он был уже госпитализирован и уложен на койку, перед глазами у нее оказалась лишь верхняя половина его туловища, и, осмотрев ее, она тотчас констатировала, что левая рука у пациента отсутствует. Поэтому она напечатала, то есть намеревалась напечатать: «Лев. рука ампут.»
Однако согласно международной конвенции, — вот вам и первое объяснение, — буква а на пишущих машинках расположена почти что рядом с буквой у, и случается, даже более привычный к машинке человек, писатель, например, или журналист, или юрист, ошибается и попадает пальцем не туда. И таким образом на карточке получилось: «Лев. руку ампут.». Ошибка была в сущности, легко поправима и не могла, казалось бы, повлечь за собой никаких осложнений, но вот тут-то и сыграли свою роль особенности человеческого характера. И вовсе не халатность или небрежность, как чаще всего думают, а, напротив, дотошность. Старшая сестра взглянула на карточку, подняла брови и подумала: интересно, когда же, наконец, ее персонал научится различать, где право, где лево. Сколько раз она им твердила, что, когда стоишь лицом к пациенту, левое — это правое, и наоборот. Девчонка, конечно, опять забыла что-то, что с ее точки зрения у пациента слева, с его точки зрения, — а в известных случаях следует смотреть на вещи именно с его точки зрения, — наоборот, справа. Поэтому, вздохнув, она зачеркнула это «Лев.», — как можно ампутировать то, что уже ампутировано! — и написала сверху: «Прав.». После чего повезла больного на операцию.
