— А теперь, Густя, — приказал отец, — накрой стол, поставь рюмки и всё остальное. А я возьмусь за закуску. Прошу прощения, господа, что должен оставить вас ненадолго, но жены у меня нет, поэтому приходится вести хозяйство самому.
Когда стол был накрыт, Густя попросила у отца разрешения пойти к себе в комнату. Отец разрешил. Густя поднялась в мансарду, села на кровать и задумалась. Почему отец в начале войны ругал фашистов, а теперь сидит с ними за одним столом? Почему он так изменился? Что будет дальше? И будут ли с ней дружить Максимка с Данилкой, когда узнают, что её отец перешёл к немцам?
Думала-думала Густя, но так ни до чего и не додумалась. Дождалась, когда фашисты, напировавшись, отправились в свою комендатуру, и пошла к отцу.
— Папа, — сказала она ему, — зачем ты начал дружить с немцами?
— Я тоже немец, — ответил отец.
— Ты будешь работать бургомистром? А кто такой бургомистр?
— Бургомистр — это голова местечка, как до войны председатель поселкового Совета. Только председатель был советский, ну, а бургомистр фашистский…
— Значит, и ты стал фашистом?..
— Иди, дочка, поиграй, — сказал отец. — Ты ещё маленькая, чтобы всё понять, во всём разобраться…
— Я не маленькая, — ответила Густя. — И я хочу понять, почему ты перешёл на сторону фашистов…
— Так надо, так мне подсказала моя совесть.
— Потому что ты немец, — продолжала Густя.
— Потому что я немец, — поддержал её отец. Обидно, очень обидно было Густе. Зачем её отец родился немцем? Все люди как люди, а её отец бургомистр, служит фашистам, потому что родился немцем? До этого времени Густя думала, что в Советской стране жили только советские люди, а получается, были и такие, что только прикидывались советскими… Так что же должна делать она, Густя?..
Ночью Густе приснился хороший-хороший сон. Тёплый, солнечный день. Мама в белом платье с пионерским галстуком на шее. Школьный двор. Торжественная пионерская линейка, и, наверно, целых сто барабанщиков старательно выбивают мотив походного марша. Густю принимают в пионеры. Мама завязывает на её шее галстук. Барабаны бьют всё громче.
От их грохота Густя и проснулась. Был уже день — позднее утро, — и кто-то гремел кастрюлями.
Густя надела халатик, сбежала вниз, заглянула в кухню. Там незнакомая женщина готовила завтрак.
— Вы кто? — спросила Густя.
— Твоя мама, — ответила женщина. — Можешь называть меня мамой Тоней…
Если бы вдруг обрушилась крыша над головой, или изба пошла скакать вприсядку, или в кухню забрался медведь, Густя так не удивилась бы, как удивилась непрошеной маме.
