— Замечаний Коле нет, — рассказывала она мужу. — Лёня Лепёхин — неряшлив; Вася Терентьев опять дрался; Женя Пронский отлынивает от физкультуры; Коля Ершов написал в письменной работе нелепую фразу: «При нашествии Батыя была война, чума и другие мероприятия». А о нашем Коле — ничего плохого. Надо будет ему к весне велосипед. Аннушка говорит, что он давно об этом мечтает.
И велосипед покупали.
Одно лето провели на юге, на берегу моря. Здесь, как назло, Коля заболел, — инфекцию он привёз в себе, очевидно, с севера. Все трое — и отец, и мать, и Аннушка — попеременно дежурили у постели. Когда больной пробуждался, перед тем как снова впасть в забытьё, он видел в сумраке зашторенной комнаты знакомые ласковые и серьёзные лица, и ему на минутку становилось легче. Но вот опасность миновала, и Пётр Степанович улетел на север; он и так просрочил отпуск.
Когда Елена Семёновна провожала мужа на аэродром, он сказал ей:
— А знаешь, Николай наш помягче стал после болезни, поласковее. Ты уж, Лена, побольше на него внимания обращай.
— Ах, Петя, разве я о нём не забочусь! Ты ведь видел здешних детей, ни у одного такого стильного морского костюма нет, как у нашего. Или вот...
— Не в костюмах сила, — перебил её муж, — ты душевнее с ним будь, ласковее.
Пётр Степанович задумался, хотел сказать ещё что-то, но уже готов был к отлёту самолёт, пора было прощаться, и ни о чём серьёзном говорить уж было нельзя.
Коля поправлялся, но был ещё слаб. Им владела радость выздоровления; он умилялся по пустякам, был то восторжен, то грустен. В голову ему приходили неожиданные мысли.
— Мама, правда, когда выздоравливаешь, всё по-другому кажется, как будто когда первый снег выпал.
— Странное сравнение, — улыбаясь, отвечала Елена Семёновна. — К счастью, здесь и зимой снега не бывает. Ну, а что от тебя передать папе?
Она складывала листок и, встряхнув флакон «Красной Москвы», проводила стеклянной пробочкой по краю письма. Потом вкладывала в конверт и первым делом писала в левом верхнем углу — «авиа».
— Я, мой мальчик, на почту схожу, ты не скучай; Аннушка будет всё время рядом. После почты, может быть, и на пляж зайду, позагораю немного. А то приеду домой, а папа скажет: «Что это ты белая, как сметана!».
Часами смотрел Коля в окно на море. Усердно меся винтами густую, тёплую воду, ползли у берега местные пароходики; как мотыльки, присевшие на волну, белели косые паруса яхт; за пирсом, где чёрной радугой висел над водой подъёмный кран, будто большие белые полуботинки, стояли рядом два теплохода, и иллюминаторы их были как дырочки для шнурков; совсем далеко, где без шва приварено было к воде выцветшее от зноя небо, виднелся большой корабль.
