— Одна у него дорога — тюрьма, — говорили мне, — вот найдем и определим.
Ночью как следует задобренные мной пацаны водили по чердакам старых домов: «Он здесь обычно прячется, мы то но знаем»… Но Кречета нигде не было. Он появлялся и исчез его недавно видели, но никто не мог сказать, где он находит в настоящее время. Но однажды он все-таки оказался передо мной, закричал:
— Не удастся взять, мент поганый!
И давай деру. Я за ним. Послушай, говорю, парень, да администратор из Москвы, хочу тебя с собой забрать, петь будешь…
Он, как бешеный, чешет по дороге и мне в ответ:
— В тюрьмах не поют.
Так бежали мы, пока, не рухнули оба бездыханные на траву.
— Не вру я… Сам детдомовский, из ближних мест.
— Каких же?
— Высокоградский детдом… Он вскочил, глаза загорелись:
— Во дык фокус, и я там был. Целых два года.
— А я пять…
— Это срок! — произнес он задумчиво и на меня глянул — не вру ли.
— А ты в детдоме пел? — спрашиваю.
— Пел.
— А говоришь, в тюрьмах не поют. Он рассмеялся.
— Этот, — говорит, — похуже тюрьмы. А потом снова на меня внимательно смотрит.
— Так ты не мент? — спрашивает. — А, да ладно, все равно сбегу. Откуда, хочешь…
— Будешь в Москве жить, учиться. И, главное, петь будешь.
Я теперь только его внимательно рассмотрел: сбитые в кровь кулаки, худющее с синяками под глазами лицо, рваные штаны, из кедов торчат пальцы. Только глаза голубые горят пламенем.
— Таким, дядя, меня в Москву не возьмут. Надо бы шмотья какого…
— Не пропадем мы, Леха, — говорит он, поглаживая меня по голове, — если что — кинем все к черту, всю эту музыку, «Супер», поедем в деревню, дом купим, корову. Я помню, у нас Дома корова была. Больше ничего не помню… Будем жить, рыбачить в деревне раздолье. Никаких дурных девок, ни статей, ни толп.
Я улыбнулся.
— Ты уже не сможешь без всего этого.
— Я-то? — он возмущенно на меня глянул.
— Да меня все это так достало!
— И мёня тоже. Ну и что? Не сможем мы без этого. Это как зараза — попала в кровь и бродит, бродит! Да ты без сцены завоешь, запьешь, пропадешь вконец.
В комнату заглянул Автандил и сказал, что обед на столе, все бывшие звезды в сборе. Я глянул на него — он даже похудел.
— Тебе вредно расстраиваться, Автандил, ты сразу теряешь в весе и красоте….
Моя шутка не подействовала. Он стоял серый, как мышь. Куда подевался его румянец?
— Иди, ешь, — сказал я Кречету. — Я сейчас, один звонок. Скажи, чтобы на стол поставили коньяк. Выпьем за упокой….
Я набрал номер Джалилы. Может, она хоть что-нибудь посоветует.
