Лунные часы | страница 60



- Ну и что? - спрашиваю.

- А то, что я одна догадалась. Все остальные-то девчонки - Дурочки! Вот возьму да выйду замуж за Федота.

- Ладно, - говорю, - валяй, вы друг другу подходите. Будете по очереди в бутылку лазить. То ты, то он.

Я, конечно, решил, что Петрова дурака валяет. А наутро заявилась к нам процессия и сообщила, что Петрова действительно заняла на конкурсе первое место, и поскольку получено ее предварительное согласие, она торжественно объявляется федотовой невестой.

Я как захохочу, а потом сразу замолчал, потому что увидел, что смеюсь один, а остальные - серьезней некуда, даже Петрова.

Даже Петрова.

Я тогда смотрю на Петрову, а Петрова глаза прячет.

- Ты что? - хмыкаю, а у самого не хмыканье, а хрип какой-то вышел, - И впрямь собралась за...замуж за...этого?

- Собралась, - говорит Петрова, - Ты пожалуйста не расстраивайся, Качалкин. Так надо.

- Что надо? - ору, - Кому надо? Ты что, Петрова, совсем того?

- Надо, - твердит Петрова, а сама вещички собирает, на меня не смотрит, Иначе нельзя. Прощай, Качалкин, не думай обо мне плохо.

Это она меня "Качалкиным"! Не Аликом, даже не Олегом, а Качалкиным! И ушла.

Я, честное пионерское, снова за руку себя ущипнул - сплю или не сплю.

Больно. Значит, не сплю. Значит, в самом деле Петрова, моя Петрова, выходит замуж за толстопузого Федота, Круглого Дурака и царского сынка! Чушь какая-то, не может быть. Не может, и все тут. Сколько я ее знаю! Всю жизнь, можно сказать. Она игрушки у меня таскала, состарились вместе, погибнуть решили вместе за Истину, и вдруг такое. Да нет, сейчас она вернется и крикнет:

Ну что, Алик, здорово я тебя разыграла?

А я скажу:

- Во-первых, Алики в валенках, а во-вторых...

Но Петрова не возвращалась.

Когда я окончательно понял, что она не придет, я, кажется, заболел. Какая-то странная болезнь - я ни о чем не мог думать, кроме как о Петровой. То я хотел ее убить, то, наоборот, собирался спасать и строил всякие невероятные планы. То ничего не собирался, а просто вспоминал какую-нибудь чепуху, вроде того, что она когда-то сказала или сделала. И почему-то ничего плохого не вспоминалось, только самое хорошее. Будто это не я мечтал когда-то отделаться от Петровой, будто она не плакса и приставала, не самая обыкновенная девчонкадве руки, две ноги, а Бог знает кто. У меня ничего не болело, но было так нехорошо из-за мыслей о Петровой, что я места себе не находил. Все время прислушивался, вздрагивал, и сухие объедки пирогов теперь казались совсем невкусными.