— Витька! Привет. Беги на волю из этого сортира. Беги, пока не задохся. Я сейчас, только чуточку зачехлюсь… Они обнялись уже под крылом.
— Слушай, Левка, что это за зверинец? Как ты можешь в нем летать?
— Если Родина прикажет, комсомол ответит: есть! — выкрикнул Рабинович и засмеялся. Но Хабарову было не смешно.
— Нет, серьезно, что это такое?
И, сразу перестав смеяться, Рабинович сказал:
— Мы испытываем системы. Сначала возили пять блоков, и все шло нормально — было тепло. Теперь возим тридцать четыре блока, и стало как в душегубке. Когда строилась эта лаборатория, отбор тепла от электронной аппаратуры не запроектировали, потому что никто не знал, что на ней будет исследоваться. А теперь… теперь ни черта уже не сделаешь. Полумеры тут не помогут. Нужна другая машина. Кстати, она уже строится, а пока… Нельзя же остановить работу. Мучаемся, летаем голяком.
— Ну, я тебе скажу, Левка, — силен ты, если соглашаешься. Я бы все министерство вверх ногами поставил, но вентиляцию бы пробил…
— Витенька, барбос, или ты не понимаешь, что такое надо? Тут каждый час дорог. У них базы, Витя, им же до нас ближе, чем нам до них. Про крокодила знаешь: от кончика носа до кончика хвоста — пять метров, а от кончика хвоста до кончика носа — семь… Ну? Понимаешь, или тебе еще объяснить?
— Левчик, я слышал, что ты стал сильно ученым малым, а ты, оказывается, просто агитатор?
— Да. А что? Агитатор. Приходится. Обнявшись, они пошли вместе в диспетчерскую. Рабинович едва достигал до плеча Хабарова, и рядом они выглядели очень забавно.
Вспомнили старых друзей, поговорили о делах семейных, перекинулись анекдотами. Хабаров сказал:
— Ты Збарского знаешь?
— Александра Симоновича? Вопрос!
— Наверное, Александр Симонович перейдет скоро к вам.
— С чего бы?
— Да так внешние факторы сложились. Бывает. — Хабаров помолчал. — Обласкай его, Лерка. Он очень хороший мужик и летчик настоящий, но последнее время ему фантастически не везет. Полоса.
— Его бы к нам начлетом поставить, — сказал Рабинович и даже присвистнул от удовольствия. — А? Мысль?
— Это действительно толковая мысль.
— Надо будет провентилировать, надо будет поднажать на Игнатьева.
— Займешься? — спросил Хабаров.
— Попробую, но без гарантии.
Часа через полтора Рабинович дозаправился и улетел. Хабаров стоял на краю рулежной дорожки и провожал взглядом его неуклюжую, изуродованную надстройками машину. Хабаров думал: «И так каждый день, каждый день на этой вонючей гробилке. Часами. Каждый день…»
