— Есть я всегда хочу, ты что, не знаешь?
— Ну и хорошо, сейчас я тебя покормлю. — И она ушла в кухню. А он подобрал с узорчатого ковра, давным-давно привезенного из Средней Азии, томик «Гайаваты» и с удовольствием почитал еще немного:
Вслед за первою стрелою
Полетела и вторая,
Понеслась быстрее первой,
Поразила глубже первой,
И колени чародея,
Как тростник, затрепетали,
Как тростник, под ним согнулись…
Он пообедал вместе с матерью. И Виктор Михайлович решил свой случайный выходной день превратить до конца в праздник.
— Мам, а что, если я в цирк съезжу? Не возражаешь?
Мать знала, как Витя любит цирк — эта любовь жила в нем с детства, — и нисколько не удивилась.
— Конечно, поезжай, Витя; раз хочется и раз есть время, почему ж не поехать?
— А ты не хочешь?
— Я уже стара для цирка. Вот когда в балет соберешься, тогда другое дело…
Он засмеялся. В балете Виктор Михайлович был всего один раз в жизни. С Кирой. И осрамился — заснул во время первого же акта.
Из цирка Виктор Михайлович вернулся не поздно, мать еще не ложилась.
— Ну, я тебе скажу! Я тебе скажу — таких прыгунов в жизни не видел! Представляешь, заднее сальто на ходулях без страховки крутят! И темпик у них — с ума можно сойти! Как все пятеро начинают мелькать, голова кругом идет…
— У кого, у тебя голова кружится?
— Почему у меня? У широких масс трудящихся.
Хабаров уселся за стол и принялся во всех подробностях рассказывать про акробатов, про какого-то исключительного жонглера — работает с восьмью мячами!
Мать слушала сына, смотрела на него во все глаза и думала: «Пусть бы он каждый день ездил в цирк, только бы возвращался домой с молодыми глазами, без удручающей синевы под нижними веками, без горьких складок вокруг рта, входил бы легким шагом, а не волочил пудовые ноги, как после трудных и не очень удачных полетов».
Почему-то она вспомнила, как однажды, теперь уже очень давно, Виктор, служивший в строевой истребительной части, поручил ей отвезти генералу Бородину какие-то необходимые для перевода на испытательную работу документы.
Генерал Бородин оказался тучным мужчиной с грубым лицом, большими, словно у кузнеца, руками, с совершенно необъятной грудной клеткой, распиравшей мундир. Бородин принял мать незамедлительно. Раскрыв плотный серый пакет с документами, он мельком взглянул на бумаги и спросил:
— А вы, собственно, кто ему будете?
— Я? Мама его, — сказала Анна Мироновна и смутилась.
— Мама? — переспросил генерал. — У такого большого сына и такая маленькая мама?
