«Приди ко мне, Люцифер, сатана, кто бы ты ни был. Дьявол, которого вера моих отцов противопоставляла Богу и Церкви. Я стану твоим представителем и ничего от тебя не потребую» [43].
Что может думать о таких словах православный христианин? Апологеты нигилизма обычно расценивают подобные заявления как фантазии, преувеличения, смелые метафоры, выражающие, может быть, «детский», но «бунт». Нужно признать, что в подобных выражениях большинства современных «сатанистов» есть некая юношеская черта: те, кто так легко призывает диавола и провозглашает власть антихриста, не осознают всей силы своих слов, очень немногие произносят их с тем, чтобы их восприняли серьезно. Эта наивная бравада, однако, вскрывает более глубокую правду. Нигилистическая революция восстает на власть и порядок, против истины, против Бога, а для этого она должна быть на стороне диавола. Нигилист, не верящий ни в Бога, ни в диавола, думает, что поступает весьма остроумно, когда, борясь против Бога, защищает его древнего врага. И хотя ему кажется, что он только играет словами, на самом деле он говорит правду.
Де Местр, а позже Доносо Кортес, писавший в те дни, когда Римская Церковь гораздо лучше, чем сейчас, понимала значение революции и умела твердо ей противостоять, называл революцию сатанинским проявлением, на что сегодня историки лишь усмехаются. Меньше усмешек, однако, можно увидеть, когда ту же фразу относят к национал-социализму и большевизму, а некоторые, быть может, даже начинают подозревать, что существуют иные силы и причины, скрывшиеся от их просвещенного взора.
IV. Нигилистическая программа
Война против Бога, логически проистекающая из провозглашения царствования ничто, означающего торжество раздробленности и абсурдности, весь этот замысел, возглавляемый диаволом, — вот в чем кратко состоит богословие и содержание нигилизма. Однако человек не может жить столь грубым отрицанием. В отличие от диавола он даже не может желать его самого по себе, но желает его, ошибочно принимая его за нечто положительное и доброе. В действительности ни один нигилист — за исключением разве моментов наивысшего подъема, безумия или, может быть, отчаяния — не видел в этом отрицании ничего, кроме средства к достижению высшей цели, то есть нигилизм преследует свои сатанинские цели посредством позитивной программы. Наиболее склонные к насилию революционеры — Нечаев и Бакунин, Ленин и Гитлер и даже обезумевшие практики «пропаганды действием» — мечтали о «новом порядке», который сделает возможным их насильственное разрушение старого порядка. Дадаизм и «антилитература» ищут не полного уничтожения искусства, но пути к «новому» искусству; пассивный нигилист со своими «экзистенционалистскими» апатией и отчаянием продолжает жить только потому, что смутно надеется найти себе некое глобальное удовлетворение в мире, который, казалось бы, отрицает эту возможность.
