Едва тот завершил чтение, как Ельцин, находясь в полувменяемом от собственной храбрости состоянии, подошёл к трибуне. Вообще-то с его стороны это был не совсем безрассудный поступок. Будучи кандидатом в члены Политбюро, Ельцин хорошо знал о недовольстве некоторых членов ПБ активностью Секретариата, равно как и о сложностях в отношениях Горбачёва и Лигачёва. Поэтому у него были веские основания рассчитывать на поддержку своей акции со стороны большинства членов ПБ и генсека. Произнеся небольшую сбивчивую речь, в которой акцентировались недостатки стиля работы Секретариата и "особенно товарища Лигачёва", Ельцин вернулся на место и обессиленный опустился в кресло.
Дальше события приняли оборот, крайне неблагоприятный для него, а сильным рикошетом — и для Горбачёва. Как только на демарш Ельцина отреагировали генсек (сдержанно) и Лигачёв (возмущённо), трибуну занял очень авторитетный в партии бывший первый секретарь Омского обкома, а на момент пленума Председатель Комитета народного контроля СССР Манякин и, в свою очередь, от всего сердца "врезал" будущему первому президенту, решительно поддержав Лигачёва. Его сменил первый секретарь Астраханского обкома Бородин и снова "врезал". За ним то же самое проделал председатель ВЦСПС Шалаев; за ним — первый Тюменского обкома Богомяков; следом — первый секретарь Полтавского обкома Моргун, и … пошло поехало. Это была совершенно спонтанная и потому особенно внушительная демонстрация солидарности членов ЦК с Лигачёвым и Секретариатом, причём как бы в пику больше не Ельцину, но Горбачёву. Из членов Политбюро первым взял слово Рыжков. Говорил сбивчиво, но "линию Секретариата" одобрил, упрекнув лишь за слишком снисходительное отношение к Ельцину: "Вы (Ельцин. — Авт. ) ещё бумажку не успеете подписать, а уже поручение идёт: в Москве сделать то-то, в Москве сделать то-то и так далее. Вот главная ошибка Секретариата".
Позже мне доводилось читать и слышать на разных каналах много дичи об Октябрьском пленуме. Главная — будто тогда Ельцин выступил против Политбюро, чем подорвал устои КПСС. Этакий Давид Николаевич, восставший в одиночку против коммунистического Голиафа. Ничего подобного в природе, конечно, не было. В горячке всеобщей поддержки Секретариата на Пленуме вообще как бы позабыли о Политбюро, а заодно и о самом Генеральном секретаре. Ситуация приняла столь невыгодный для Горбачёва характер, что он был вынужден, остановив поток выступлений, объявить перерыв. После перерыва первым слово получил член ЦК, горнорабочий с Украины Колесников. Его речь состояла из 9 предложений. Два последних процитирую: "Мы, рабочий класс, будем и дальше поддерживать курс нашей партии, нашего Политбюро. (Аплодисменты.) Я хочу сказать, Михаил Сергеевич, рабочий класс Вас любит, он Вам верит, и Вы можете быть уверены — рабочий класс всегда был таким и останется. (Аплодисменты.)" После чего разговор снова завертелся в основном вокруг Секретариата и Лигачёва.
