Единственным высоким армейским профессионалом в этой пёстрой, галдящей о новом мышлении стае являлся начальник Генерального штаба ВС СССР Маршал Советского Союза С.Ф.Ахромеев. На встрече ему была отведена скромная роль сопровождающего (Яковлева и Черняева?) лица. В Рейкьявике Горбачёв, просидевший всю свою предыдущую жизнь без пользы для дела на сельском хозяйстве, обнаружил свои претензии на единоличное решение в ходе переговоров с Западом судьбоносных для СССР и стран социалистического содружества сложнейших вопросов баланса стратегических вооружений. Сделанные им Рейгану предложения были настолько авантюрны и безответственны, что американцы не в шутку запаниковали, полагая, будто их заманивают в ловушку. Вашингтону потребовались время и напряжение ума, чтобы взять себе в толк невероятное: новый генсек КПСС в разоруженческой тематике обнаруживал не только воинствующий дилетантизм, но и готовность к беспрецедентным уступкам, тождественным предательству национальных интересов СССР.
Рейкьявик резко усилил недоверие, которое изначально питали по отношению к Горбачёву высшие руководители Советской Армии. Для них, привыкших в эпоху Брежнева и Устинова считать себя солью советской земли, Горбачёв был сельхозником, выскочкой, не понимавшим проблем армии и ВПК, не ценившим заслуженные военные кадры. Рейкьявик как будто бы подтверждал их худшие опасения. В ответ на их демонстративное отстранение Горбачёвым от переговорного процесса военные активизировали свои рабочие контакты с Лигачёвым. Министр обороны СССР Маршал Советского Союза С.Л.Соколов стал всё чаще появляться на совещаниях, которые проходили в зале заседаний Секретариата ЦК.
Разобраться с военными помог мартовскому генсеку друг Гельмут. 28 мая 1987 года, когда Горбачёв был в Берлине, в Москве на Красной площади приземлился спортивный самолёт юного немца Матиаса Руста. Он хотел говорить с Горбачёвым о мире. Под эту провокацию горбачёвцы вычистили из армии не только министра Соколова и руководство Войск ПВО, но заодно и массу других военачальников вплоть до уровня командования дивизиями. Как выразился однажды Яковлев, после проделанной чистки у членов Политбюро "все руки были в крови". Тем не менее проблема Секретариата не потеряла для Горбачёва своей остроты. Её окончательное решение оставалось ещё делом времени.
4
Так или иначе, но Лигачёв был бы передвинут подальше от Секретариата, а, может быть, и Старой площади. Скорее всего это могло произойти после приближавшихся официальных торжеств по случаю 70-й годовщины Великого Октября. Но произошло неожиданное: в скрытое противоборство двух главных лидеров партии вмешалась "третья сила" в лице первого секретаря МГК КПСС Ельцина. С 1985 года, по протекции Лигачёва, он являлся как бы ассоциированным четвёртым членом тройственного союза верных андроповцев. Не случайно ему доверили ключевой для КПСС пост партийного лидера Москвы. В новой должности Ельцин быстро продемонстрировал свои сильные стороны: способность бессмысленно менять кадры, умение хорошо ездить на троллейбусе и божий дар смачно бранить в заводских цехах своего предшественника Гришина. Но это всё. Пару раз на Секретариате Ельцину намекнули, что все его действия замечательны, но неплохо бы заняться и чем-нибудь полезным. В ответ у гордого уральца возникло ставшее со временем хорошо знакомым россиянам желание "врезать". Он и "врезал" на Октябрьском (1987г.) пленуме ЦК, где поначалу единственным вопросом стояло обсуждение юбилейного доклада генсека Горбачёва.
