Поцелуй зверя | страница 42



Зажав правой рукой тонкую рану на левой ладони, Велемир тяжело опустился, почти упал на лавку рядом со столиком.

— Я знаю, где он… Почти… Храм Солнца в… в Русколани… так и думал… в сердце язычества… но почему пещера… не понимаю…

С дальней полати поднялась фигура в меховой лохматой дохе без рукавов. Круглая, коротко стриженная голова казалась маленькой по сравнению с мощными плечами и пологой, как у профессионального борца, короткой шеей. Огоньки свечей вытянулись и задрожали, закоптили черными тонкими струйками от движения воздуха. А на стене напротив выросла огромная, похожая на медвежью, тень.

— Я знал, что Мара поможет.

Это был не голос, а почти рык. На таких низких нотах перекатывался глубокий приглушенный тембр.

Фигура приблизилась к жрецу, остановилась рядом, протягивая в мощной руке деревянную уточку-чашу, доверху наполненную сладким вином.

— Выпей, Велемир, — сказал Бер. — Выпей. Зря ты, что ли, на сухом корме почти месяц, как птичка сидел…

— Перед обрядами чистоту нужно блюсти… и пост… — тихо, почти без выражения проговорил жрец.

— Вот-вот, я и говорю… Теперь то, чай, можно? — в басе Медведя слышалось рвущееся наружу торжество. — По такому случаю?!

— Медведь, я не все еще сказал…

Медведь опустился рядом на лавку. Сунул в ослабшие пальцы Велемира чашу с терпко пахнущей коричневатой жидкостью.

— Ну, говори, — приказал он. — И пей. Ты мне нужен здоровый. Живой.

— Меня хранят боги. Но тебя…

— Что?

Жрец помолчал, совсем немного. Ясно было, что все равно придется сказать Беру то, что должно.

— Нельзя тебе брать идола, Медведь.

Страшный, не только звуком, но и неожиданностью, звериный рык заставил сильнее задрожать огоньки свечей, заметаться тени на стене.

— Что опять не так?!!

— Медведь, плохо будет, — тихо, но твердо повторил Велемир.

— Ты мне который уже раз охоту ломаешь?!!

— Не я, Медведь. Пророчества.

— М-ммм-р-рр-ррр…

Медведь закружился на месте, согнувшись, расплескивая крепкую медовуху из своего кубка. А потом кубок разлетелся осколками по дощатому полу, разбившись о стену сруба.

— Я не боюсь! Я! А ты чего все боишься?!!

В языческом поселении за бревенчатыми стенами теперь уже начиналась настоящая ночь. Не столько услышав, сколько почувствовав гнев и ярость Бера, притихли люди у костра, и девушка с русой косой сжала в кулачки вспотевшие от ужаса руки, спокойно лежавшие до этого на коленях.

Мгновенно вернулась дурнота, появившаяся после стычки с местными мужчинами. Ей до сих пор было плохо от их оскалов, от воспоминания о том, как они едят мясо, снятое почти сырым с огня, как предлагают его ей. Как она, с выпрямленной спиной, бледная и с горящими решимостью глазами, только молча мотает головой, отрицая то, что видит. Когда они захохотали, над лесом вдруг послышалось то ли завывание вьюги, то ли вой какого-то животного, может быть волка. Теперь же она слышала нечто, что было гораздо страшнее.