Краем глаза успел заметить, что из — за скалы выбегало еще несколько десятков духов. В кобуре у меня был пистолет, но доставать было некогда, это самый крайний аргумент. А в подсумке на поясе дожидается своей минуты надежная Ф–1 с полу разогнутыми усиками. Пулемет — дубина был пока удобнее.
Какая из них, зараза успела мне кинжалом резануть плечо? — сначала даже не заметил, Потом еще раз резанули. Это был молодой бородатый афганец. Он отскочил от меня на пару метров, держа в руках огромный кривой нож, испачканный в моей крови. Дух дико вращал белками и кружился около меня в каком — то своеобразном индейском танце. Кажется, он улыбался и кружил, кружил, выбирая момент, когда я отвлекусь на другого духа, чтобы докончить меня своим ужасным ножом. Я страшно и матерно закричал, ринулся на бородатого.
Первый глухой удар приклада пришелся на его руку, которую он выставил, защищая голову. Нож выпал, дух согнулся и, уронив тюрбан, бросился бежать, но в меня, словно, вселился неукротимый бес. В два прыжка я нагнал моего врага и с такой силой звезданул по иссиня — черному загривку, что, казалось, треснул приклад. Налетели еще духи. Я кричал до хрипоты то 'Ура', то 'Е? тать', то 'вашу душу', круша своим пулеметом все вокруг, и направо, и налево, и бог его знает куда…. он часто с тупым звуком попадал в цель. Целей было много. Я помнил одно, что важнее всего успеть достать пистолет. Было мгновение, когда я уже это собрался сделать. Но пока было можно, я крушил и крушил. Ахмеды опять визжали, получив по плечу, по рукам, по рылу. Когда получалось врезать по голове, они кричали, мягко оседая на песок. Это только усиливало мою отвагу и злость. Ударило в ногу и в бедро, но кость, вроде опять не задело. Размахнулся, чтобы влепить очередному духу, но тот присел и пулемет вырвался из рук и, ободрав мне ладони мушкой, улетел в сторону. Я выхватил пистолет, дважды пальнул ему в грудь. Потом в другого. Оба упали.
Матерные крики по — русски и выстрелы за закопченной Валеркиной машиной — сначала мне показались какими то слуховыми галлюцинациями. И тут же слепое отчаяние сменилось на заполняющую голову радостную надежду — не подвел Сафронов.
Через минуту бородатых не стало. Вся площадь была устлана телами в серых непонятных одеждах. Некоторые еще шевелились и что — то бормотали. Изредка раздавались глухие хлопки выстрелов (вроде, наши ребята раненых в плен не брали?) С трудом входя в реальность, я стоял с пистолетом на пыльной площади у сгоревшего БТР — а по инерции еще готовый пристрелить или придушить каждого, кто приблизится ко мне ближе чем на полтора метра. Мутно озирался, пытаясь увидеть в живых Валерку Торопцева, Леху или кого — либо из моих солдат. Глаза заливало то ли потом, то ли кровью. Меня трясло.
