Прощай, молодость | страница 20



Я прислонился к фальшборту, водяные брызги освежили лицо, я чувствовал, как под ногами поднимается и опускается палуба, — барк вышел в открытое море. Побережье Англии отдалялось от нас, странное и неузнаваемое в сером свете утра; на горизонте вырисовывалась четкая, непрерывная линия моря; новый день, новое небо.

Я понял — это начало нового приключения, зарождение мечты, и, почувствовав вкус моря на губах и услышав голоса моряков, обрадовался: я уже не тот мальчик, который мечтал порвать узы, связывающие меня с домом, и освободиться, я — простой матрос на норвежском барке, мужчина среди других мужчин.

Я узнаю наконец, что значит плыть на корабле, быть разбитым и усталым, голодным и счастливым.

Узнаю, что такое жесткость каната, парус, наполненный ветром, дурнота и мучения, но вместе с тем — что такое бешеный восторг, который невозможно объяснить, неистовое радостное волнение и безумство, хохот и вопли на палубе.

Поначалу меня преследовали смятение и неудачи, растерянность от собственной беспомощности, затем я боролся с дурнотой, цепляясь за Джейка, как плаксивый мальчишка. Я выбрался из носового кубрика на палубу с пустым желудком и пересохшими губами. Барк трещал под натиском стихии — совсем как я когда-то, — и море волновалось, и дул крепкий ветер.

Бывали дни и ночи, когда жизнь казалась потрясающей, и такие, когда жизнь превращалась в кошмар: я работал, спал и снова работал. Не было времени для размышлений, не было времени для грез — одна борьба за существование и волчий голод, а потом проваливаешься в покой и сон. У меня огрубели руки и отросла борода, как у настоящего мужчины, я бранился и хохотал, боролся и был счастлив. Скоро я увижу другую страну и лица, которых никогда прежде не видел. Ничто, кроме грубой красоты этой жизни, этой боли и радости, не имело значения, потому что рядом со мной был Джейк, я был не один теперь.

Высокие мачты напрягались под давлением тяжелой парусины, с фор-марса-реи было видно, как мало свободного места на длинной и узкой палубе: лес был сложен штабелями. Мы пробирались вдоль реи, ступая по скользкому канату, цепляясь одной рукой за выбленки. Все указывало на то, что должен подуть свежий бриз, это было бы очень кстати: мы отстали от графика на сорок восемь часов. Подняв все паруса, мы могли наверстать время, упущенное после отбытия из Финляндии, — тогда сильный западный ветер сбил нас с курса и мы вынуждены были противостоять ему. Нам нужно было опустить топсели, так мы закрепились, а полубак каждые несколько минут накрывало серое море. Теперь подул северный ветер, и вся вахта собралась на реях. Большой парус с ревом развернулся, затряслись фалы, и ветер засвистел в снастях, как веселый дьявол.