Вот из-под прозрачного колпака-обтекателя антенны сорвалась в ночь и даль спрессованная кодом стая цифр и знаков. Корабль летит — тяжело и мощно. На бессонном КДП приняли с поста дальней связи очередную дешифрованную умницами машинами радиограмму, где абракадабра головоломных символов легла успокоительными строчками: все в порядке, полет протекает нормально, продолжаем выполнение...
Машков сосредоточенно — у него сейчас самая работа — колдует с цифрами и картами под счастливыми круглыми глазенками девчушки; Агеев неотрывно следит за неутомимо бегущим по пульсирующему зеленому полю индикатора кругового обзора изумрудным лучиком, искрящимся и таинственно-хитрым, и время от времени монотонно докладывает:
— Экран чист... Чисто... Район чист...
Щербак, полузакрыв глаза, считает, сколько до отпуска; домой, домой... И на рыбалку на песчаные косы, там, где река, обогнув нижнюю часть города, делает широкий плавный поворот; а потом — с батей в лес, за грибами: самый сезон; и перекус вдвоем в лесу горьковато-вкусно пахнущими рюкзаком мамиными бутербродами; а сосна под спиной дышит под ровным, низко гудящим верховым ветром, сосна всегда дышит, когда к ней прикасается человек, — надо только услышать ее тихий голос, ее живое дыхание; но как же, как нащупать те два-три движения кисти, чтоб на ткани возник туман — те самые плывущие волокна воздуха, дымчатая прозрачность?..
Савченко, сосредоточенный, ничего не видящий, кроме приборной доски, ведет машину, точно выполняя команды штурмана, следующие через недолгие паузы:
— Лево тридцать... Прямо... Через пятнадцать минут — поворот...
Кучеров, откинувшись в кресле, медленно потягивает какао; в правой руке — крышка-стаканчик термоса, в левой — тонкий ломтик лимона, зажатый меж двух листиков сыра. Не понять, что ему больше доставляет наслаждение: вкусная еда или возможность посидеть несколько минут без осточертевшей кислородной маски на лице. В кабине своеобразный уют: ровный низкий гул турбин, шоколадный, теплый, густой дух какао.
Савченко на миг оторвался от приборной доски, иронично глянув на бутерброд.
Саня же с удовольствием, нарочито вкусно причмокнув, проглотил последний кусочек своего лакомства, допил неспешно какао и, аккуратно завинчивая крышку термоса, назидательно поведал:
— Все, что мы не пробовали сами, кажется нам странным.
Николай опять покосился на него.
— Ты вперед, вперед смотри! Да, так вот. Ты пробовал чай с бутербродом, э-э... ну, скажем, такой архитектуры: мягкая, но чтоб с хрустинкой поверху булочка, на ней — маслице, кружочек лучку, немножко-немножко! — крутого яйца с желточком, а сверху — как купол, как вершина! — тоненький ломтик колбасочки. А? Пробовал?
