— Девушки! Когда же кончится ваше безобразие? Я жду второй час.
— И ждите! — радостно посоветовал Кучеров гражданину и подмигнул девушке в джинсиках. — Ждите, приятель. Я вон восемь... Да нет, десять? Два, четыре, восемь — всего четырнадцать, так? Во, видал — четырнадцать лет ждал!
Он засмеялся вместе с девушкой и вылетел из зальца, перепрыгнув сразу через четыре ступеньки.
Девушка посмотрела ему в спину и вдруг, отчего-то расстроившись, сердито сказала в скрипучий стон начинающей закрываться тяжелой двери:
— Везет же дуракам!
Кожаный изумленно задрал мохнатые брови и с удовольствием осведомился:
— Ага, значит, и от вас ушли? — и вздрогнул, когда за Сашкой оглушительно грохнула дверь.
А Кучеров, бухая тяжелыми башмаками, торопливо шагал, почти бежал по узкому волнистому тротуару старинного городка. На него оглядывались, ему уступали дорогу.
Городок был тих в этот предвечерний час ни дня, ни сумерек, хотя и был конец недели, и осень еще не наступила, и бархатный сезон еще не кончился.
Похолодало. С недалекого моря тянуло влажным ветром, и ветер был ощутим на вес — в нем были запахи сосен, сырых водорослей и тяжелого, мокрого песка.
Кучеров несся вприпрыжку, зная точно, что ему нужно. На рыночной площади он увидел пожилую светловолосую женщину над корзиной каких-то роскошных мохнатых цветов и, переведя дух, выпалил:
— Сколько?
— Один? Три? Букет?
Кучерову всегда нравился певучий акцент Прибалтики — а сегодня, сейчас он слышал в нем все скрипки мира.
— Все!
— О-о, — мягко улыбнулась женщина. — Значит, к вам едет такая любимая жена?
Он засмеялся и замотал головой. Она окинула его взглядом и осторожно поинтересовалась, боясь показаться любопытной:
— Значит, она невеста?
Он размашисто кивнул, нахально подмигнув. Она покачала головой и задумчиво спросила после паузы:
— Хорошо, тогда как вы повезете цветы? И... и куда?
Он растерялся. Да, действительно. Кажется, глупость получается.
Кучеров стоял в растерянности. Он ехал на службу и на почту забежал по пути — именно глядя на его вид и задала женщина свой вопрос.
Он стоял — в серых полотняных широких и очень удобных брюках со множеством карманов на клапанах и без, заправленных в высокие зашнурованные ботинки, серая же рабочая куртка без погон встопорщилась на плечах погонами рубашки под ней, из-под ворота свисал то ли белым аксельбантом, то ли удавкой нейлоновый шнур для пистолета, фуражка сидела на затылке — и моргал, соображая, как быть.
