До сих пор Джимми был хорошим семьянином — в той мере, в какой это совместимо с деятельностью пролетарского пропагандиста. Ему очень хотелось иметь собственный домик, и эту свою неутоленную мечту он воплотил, построив во дворе, из ящика и старой черепицы, игрушечный домик для Джимми-младшего, а в самый разгар лета, когда дел у них в организации становилось меньше, он ухитрился, работая по воскресеньям, несмотря на все свои заботы и усталость, разбить крошечный садик. Но теперь мысли о войне завладели им совершенно, вызывая в нем страх за будущее человечества и обрекая на мученические подвиги и семейные неурядицы.
Как раз в это трудное для Джимми время в Лисвилл приехала некая Эвелин Бэскервилл, бойкая, живая, стройная,— сразу видно, что не какая-нибудь изможденная раба семьи и кухни; волосы у нее были пушистые, каштановые, на щеках задорные ямочки, модная шляпка с павлиньим пером надета слегка набекрень. По профессии Эвелин была стенографистка. Она громогласно заявила, что принадлежит к числу заядлых феминисток, и при первом же ее появлении в организации — на «вечере отдыха» — все пошло вверх дном. Мужчины, как обычно, курили, и вдруг эта эмансипированная Эвелин взяла у одного из своих кавалеров папироску и принялась дымить. Конечно, в таких больших культурных центрах, как Лондон или Гринвич-Виллэдж, это не произвело бы сенсации, но в Лисвилле это был первый случай, когда равноправие женщин истолковывалось в том смысле, что женщины должны перенимать пороки мужчин.
В другой раз Эвелин вынула из сумочки пачку листовок об «ограничении деторождения» и предложила организации заняться их распространением. Тема была новая, и хотя все согласились, что оно, конечно, заняться этим нужно, но обсуждать такие вещи на общем собрании как-то не совсем удобно. Эвелин заявила, что вернейшим средством прекращения войны было бы «забастовать и прекратить деторождение»,— хорошо, если бы «Уоркер» осветил этот вопрос на своих страницах. Она презирает партийных реакционеров, которые все еще сюсюкают о том, что детей приносят аисты. Наконец, обсуждение щекотливой темы было отложено, и собрание закрылось, но по дороге домой все только и говорили, что о мисс Бэскервилл, причем мужчины большею частью с мужчинами, а женщины — с женщинами.
Очень скоро выяснилось, что бойкая и блистательная Эвелин интересуется товарищем Геррити. Геррити — человек молодой, холостяк, так что ничего плохого никто в этом не усмотрел. Но потом было замечено, что заядлая феминистка имеет кое-какие виды и на товарища Клоделя, ювелира из Бельгии. Ее право, конечно, выбирать, но, по мнению некоторых женщин, она выбирает что-то слишком уж долго, а одна-две из самых злоязычных стали поговаривать, что она и не думает выбирать — ее вполне устраивают оба сразу.
