На глухой окраине города, на Джефферсон-стрит, находилась велосипедная мастерская старика немца по фамилии Кюмме. И вот этому самому Кюмме, как сообщил Джимми один из его товарищей, нужен был помощник. Джимми разыскал мастерскую и договорился с хозяином о работе. Получать он будет два доллара в день, что очень мало, если учесть дороговизну; но Джимми понравилось, что хозяин — «почти социалист». И пацифист тоже. Впрочем, когда речь заходила о Германии, он неожиданно заявлял, что защищать себя — право каждого народа, а Германия в этой войне именно защищает себя, потому что на нее напали. Чтобы доказать это своим клиентам, старик не жалел ни сил, ни времени. А если клиенту не нравилось, то ведь никто его не удерживал — пожалуйста, дверь открыта. Клиенты были большей частью немцы, и Джимми мог непрерывно пополнять и запас своих доводов против расширения военного производства, или, как выражались посетители, «промышленности смерти», и запас своих доводов в пользу программы «Накормите сперва Америку». Частенько заходил в мастерскую и Джери Коулмен. Он попрежнему продолжал свою деятельность и попрежнему щедро сыпал десятидолларовыми бумажками. Только ныне он именовал себя организатором нового пропагандистского общества «Всеамериканский трудовой совет мира». А так как для Джимми в словах «труд» и «мир» заключалась вся жизнь, то, естественно, он готов был поддержать эту организацию. Коулмен заверил Джимми, что он тоже ненавидит кайзера, но немецкий народ нужно защищать. И вот Джимми, сам того не ведая, стал частицей тех сил, с помощью которых кайзер разжигал социальное недовольство в Америке.
Но теперь Джимми вел агитацию с большей осторожностью. Тюремное заключение принесло семье столько горя, что ему пришлось дать Лиззи целый ряд обещаний. Она не могла больше молчать — она слишком тревожилась за детей; между супругами произошла на этой почве небольшая размолвка, и Джимми стал даже роптать на свою судьбу. Что толку стараться просвещать женщину, которая ничего не видит дальше своей кухонной плиты? Человек хочет быть спасителем мира, «ступать по туманным горным вершинам» героизма, а эта женщина тянет его вниз, приковывает к обыденным мелочам, убивает всякий интерес к жизни. Воспоминания о «блондинках», о жидком, дрянном супе успели уже потускнеть, отойти на задний план, и Джимми вновь переживал те возвышенные минуты, когда он стоял перед судом, защищая неотъемлемые права американского гражданина. Ему хотелось, чтобы кто-нибудь понял, оценил по достоинству его бесстрашие. А бедняжка Лиззи, обремененная хозяйством, ничего не видевшая вокруг себя, не могла, разумеется, удовлетворить подобные духовные запросы мужа.
