Может быть, только благодаря Истеми мне удалось уйти из мрачного, облицованного серым гранитом, здания на Владимирской улице так, что тяжелая его тень не накрыла всю мою жизнь. Это он подмял Синевусова, это он отказался с ними работать, это его они выпустили. Прижав носы к дверным косякам, следили они, как он выходит на Владимирскую, как стоит, привыкая к майскому солнцу, решая, куда свернуть — налево, к Оперному, или направо — к Владимирской горке. Они следили за его первыми шагами на свободе, и масло, смешанное с ядом, стекало у них по щекам и капало с подбородков. А когда он дошел до Малоподвальной и скрылся, они осторожно перевели дух и вытерли масло и яд. Они отпустили его, а с ним вышел и я.
1984
Зимой в университетских аудиториях стоит невозможная стужа. Окна огромные — во всю стену, никаких батарей не хватит, чтобы компенсировать широту души архитекторов. Батареи, кстати, не слишком и усердствуют, стоят чуть теплые. Да и архитекторы, если подумать, ну в чем они виноваты? Новые корпуса выстроены по отличному проекту. Проект занял второе место на конкурсе. Конкурс проводился в Мексике. Или в Колумбии. Одним словом, какая-то из карибских стран, может, даже Куба, решила построить университет. Провела конкурс. Победителю досталось все, а серебряному призеру — Киев. Потому что киевские власти на организации конкурса надумали сэкономить. Национальный менталитет сказался. Выбрали готовый проект, купили на грош пятаков. Киев ведь известный тропический город. Так что зимой у нас хорошо. Летом тоже ничего себе. При утверждении сметы из нее выбросили кондиционеры. Ну, зачем, — решили в УКСе министерства образования, — в корпусах с такими широкими окнами нужны кондиционеры. Не Куба, какая-нибудь, не Мексика, слава Богу. Станет душно — откроют окошко. Вон оно, какое у них большое…
Внизу серело растрескавшееся дно высохшего фонтана. Мы не стали открывать окна. Зато закрыли на швабру дверь. Уже вовсю шла сессия, заканчивались зачеты, начинались экзамены. Пора было что-то делать.
Съезда победителей не получилось. Победа вроде бы была — мы вышли. И свобода встретила каждого из нас там, где предписывала ей должностная инструкция — у входа, рядом с постом дежурного офицера. Вернее, у выхода. Допросы остались в прошлом. Глухая тишина коридоров и камер внутренней тюрьмы рассеялась. Так что победа была. Но победителей из нас не получилось.
Канюка сидел у окна, смотрел на желтый заоконный пейзаж и не видел его, изредка запускал пальцами нервную раскатистую дробь по спинке парты. Коростышевский покачивал ногой, внимательно разглядывал старый кроссовок, выпячивая губы, напевал что-то невнятное. Они не глядели друг на друга, они не видели друг друга и не хотели видеть. Война трех майоров давно закончилась и осталась в прошлом, Аквилея достался Курочкину. Но не бессовестный захват небольшого приморского городка огорчал Коростышевского. Он не мог простить Канюке вероломного нападения.
