Анжель горячо поддержала этот план. Что касается Сейрака, то он только удивленно и печально смотрел на полковника, не говоря в ответ ни слова.
– Вы сделаете это для меня? – наконец спросил он.
Шевалье поднялся и склонился над столом.
– Если ваша натура позволяет принять это, – с легкой иронией сказал Видаль.
– Гражданин полковник, вы мстите поистине благо shy;родно. У меня нет слов, которые…
– Не нужно слов. Сегодня вам лучше остаться здесь. Мы не можем предложить вам постель, поскольку, как видите, у нас небольшая квартира. Но если вас устроит пол и ковер, в который можно завернуться, то по крайней мере здесь, вы будете в безопасности и сможете спать спокойно. Завтра мы превратим вас в солдата Единой и Неделимой Республики.
Сейрак сел и, то ли от переполнявших его чувств, то ли просто от страшной усталости, уронил голову на руки и заплакал.
На следующий день вскоре после полудня Видаль докладывал в Тюильри[19] о делах, которые поручил ему генерал Дюмурье, и совершил при этом страшную ошибку: не только потому, что отвечал на праздные вопросы относительно дела, приведшего его в Париж, но, более того, отвечал правдиво. Прояви он осмотрительность, никто не узнал бы о поручении генерала, пока он сам не выступил бы в Конвенте перед представителями нации. Если бы Сен-Жюст[20] тогда разобрался в этом деле – как должен был поступить, – по крайней мере, у него возникло бы претензий по отношению к Видалю. Он направил бы все свое негодование на самого генерала Дюмурье, минуя Видаля, который был всего лишь по shy;слушным инструментом в руках своего командира. Однако излишняя разговорчивость полковника привела к конф shy;ликту с Сен-Жюстом, и Жером оказался в очень серьезной опасности, на волосок от гибели.
Это происходило в зале дворца в ветреный день мессидора, для которого характерны ссоры. Видаль с важным видом поднимался по ступенькам, звеня шпорами и громыхая саблей; он схватил за плечо неопрятного привратника так, что тот скорчился, и приказал ему грозно:
– Иди и скажи представителям нации, что пришел полковник Видаль из Голландской армии, чтобы из shy;ложить перед августовской ассамблеей жалобу генерала Дюмурье.
Зал был заполнен обычной толпой, бездельники и люди дела стояли рядом; патриоты в красных фригийских колпаках, неряшливые в силу своего «истинного» патри shy;отизма, слонялись без дела, покуривая грязные трубки; туда-сюда сновали юристы в черных мантиях, изображая страшную занятость, то тут, то там граждане представители становились центром небольшой толпы крикливых респуб shy;ликанцев обоих полов; члены Национальной гвардии
