Рядом с ним на столе стояла клетка. В клетке на перекладине сидел щегол. Одинокий пожилой еврей щегла повсюду носил с собой.
— … А вчера двое сидят вон там, — Федорович указал на столик у окна, — вижу — один тянет бугьлку из портфеля, а с портфелями оба, интеллигентные. Подхожу — они ноль внимания, а тот, в шляпе, распечатывать собирается. Граждане, говорю, у нас не положено. Объявление, говорю, видели, для вас написано. А этот, в шляпе, мне книжечку показывает, красную, понимаешь, мол, удостоверься…
— Боже мой, — покачал головой еврей и сунул щеглу в клетку крошку хлеба.
— … Порядок для всех, говорю. У меня самого книжечка не хуже — вы знаете, капитаном в отставку вышел.
— Капитаном, — эхом отозвался собеседник. — Как же, как же…
— Так и ушли, не выпив.
Старик вошел и остановился на пороге.
Владелец щегла доедал второе.
— Так что работем помаленьку, — закончил Федорович, — на посту, так сказать. — Он увидел старика, подозрительно оглядел его.
— Продаешь, — спросил пожилого еврея угрюмый пьяный мужик, сидевший рядом.
— Щегла?
— Да, птицу продаешь?
— Продаю.
— А что — поет она?
— Раньше пела, — вздохнул человек со щеглом.
Мужик повернулся к нему вместе со стулом.
— …Она ученая, хоть и птаха божья. Фью-фью, — постучал он пальцем по клетке — птица тревожно завертела головой.
— А ведь врешь, что дрессированная, — задохнулся вдруг мужик. — Врешь, падло, морда жидовская. Крылья у ей подрезаны, лететь она не может…
— Такая и была. Бог свидетель — такой и подобрал. — Человек со щеглом говорил быстро, проглатывая слова.
— Продаешь, — зашелся мужик, рванулся со стула и повалился на пол.
— Боже мой, — шептал человек со щеглом.
Мужика сгребли под руки. Он плакал и ругался.
— Нажрался, — сказал Федорович ему вслед. — Видно с собой принес.
— Какие люди, — качал головой человек со щеглом, — Боже мой…
Старик сидел у окна.
— Красиво все вокруг, — шептал он, — а правду не у кого узнать. За пять рублей ее не купишь — вот в чем беда.
Он развернул на столе газету, достал четвертинку из кармана.
У него дрожали руки, когда он снимал пробку.
Пряча бутылку под стол, он выливал водку в стакан.
— Для кого написано, — загремел по залу голос Федоровича. — А?
Старик застыл на мгновение, потом затряс бутылку, выжимая из нее последние капли. Затем, полуотвернувшись, едва не расплескав водку, поднес стакан ко рту.
— Кому говорят, мать твою…
Старик глотал, давясь, водку, скосив глаза на белый халат. Струйка водки текла по седой щетине на подбородке.
