Я хохотнул:
– Там великолепные курорты!
– Не знаю, не знаю, – скривилась Макси и, словно машинально, как это делала на нудистском пляже, стала стягивать с себя все, что было на ней, не заботясь о том, куда падают предметы ее верхней, а затем и нижней одежды – узкие ее трусики оказались слишком легкими и их вовсе сдуло за борт, но она и бровью не повела. Вместо этого она оглянулась через плечо на меня, чуть искусительно, исподлобья, но больше дружески, потянулась по кошачьи и, играя ягодицами, отправилась на нос яхты. Все-таки у нее была классная фигура! К тому же она была на редкость фотогенична. Всегда приятно было следить за сменой выражений на ее лице, казалось – будто читаешь книгу ее мыслей и настроений. Мимикой она напоминала прекрасную диснеевскую зверушку, впрочем, подходил ей чуть не весь набор диснеевских героинь. И глаза... Чуть сердитый взгляд больших, карих, по-беличьи раскосых глаз, в которых очень глубоко, на самом дне, таились тени далеких татаро-монгольских предков.
И вот такая девица продефилировала на нос круизной яхты и демонстративно улеглась там попой вверх, словно невзначай явив мне на миг свою ракушку, опушенную мелкой порослью, которая с двух сторон сбегала к бугорку лобка.
Я вел катер на приличной скорости – двадцать узлов в час, ветер дул мне в левую щеку, солнце, вовсе выпроставшееся из прохладных пушистых лап облаков, приплывших с Атлантики, пекло в правую, море было все в гребешках волн, которые методично поднимались и опускались, словно делая коллективную физзарядку. Когда нос яхты взлетал на волне, а потом, пролетев в пустоте, с хлопком опускался, поднимая два крыла сверкающих брызг, взлетали и ягодицы Макси, демонстрируя свое тождество с природой волны, водой и самой стихией моря, где была внешняя сторона – то, что величаво и самодостаточно открывалось взору, и внутренняя – то есть то, что скрывалось под поверхностью, там, в глубине, о чем можно было только догадываться... но что в общем-то изначально относилось к природе естества, а значит – было понятно.
Я чувствовал себя молодым зверем, вышедшим на охоту, нет – наоборот, я мчался прочь от охотников, устроивших облаву, – да, я удирал от кого-то и одновременно что-то догонял – судьбу, своротившую с магистрали, свое будущее, свою надежду на успех, свою волю жить так, как мне хотелось и нравилось, я гнал вперед, исправляя кривую недоразумения, которая занесла нас бог знает куда, омрачив нам будни, радость которых была почти неизвестна большинству моих несчастных соотечественников.
