– Куда мы летим?
– Они назвали Хургаду, это на Красном море.
– В Египет, значит...
Похоже, эта новость была для агента из разряда неприятных. Но он не подал виду. Попросил называть его Петровичем. Заверил нас, что игра окончена и нам почти ничего не угрожает. Террористы будут рады, если мы по-тихому смотаемся в Хургаде вместе с остальными заложниками. Им нужны деньги и самолет – на месть у них просто нет ни времени, ни людских резервов. И все-таки он распорядился, чтобы все заняли места подальше от прохода, по которому могут летать пули, а когда мы приземлимся, то будет лучше, если все лягут на пол, под кресла. При этом он выразительно посмотрел на меня, будто знал, что именно мы делали там с мулаточкой несколько часов назад.
Петрович был полной противоположностью того, кого можно было бы принять за телохранителя и полицейского-детектива, он был стопроцентно антиголливудским персонажем, что называется, ни кожи, ни рожи, мужичок-хитрован деревенского покроя. Оказывается, у него и в мыслях не было освобождать захваченный самолет. Это было невозможно. Он вообще бы не достал свою пушку, если бы не мое вмешательство в ход событий. Штатную ситуацию, много раз игранную на занятиях по борьбе с террористами, я – дилетант – сделал нештатной. Он действовал по обстоятельствам. По обстоятельствам он спас мне жизнь... У него была семья – жена и двое мальчишек-старшеклассников. Получал он за то, что рисковал своей жизнью и отвечал за жизнь других, немного – всего 300 долларов.
Он не верил, что в салонах больше нет ни одного террориста, как уверяли стюардессы. Он полагал, что в первом классе сидит его главный оппонент, который засветится лишь в самом крайнем случае. Возможно, чистильщик, который в случае провала операции должен будет замести все следы. О нем и его роли может знать только один человек – главарь группы, но не обязательно. Чистильщик замыкается на тех, кто выше, кто руководит из своих штаб-квартир. Поэтому Петрович счел правильным пастись в тамбуре между вторым и третьим салонами и держать ушки на макушке.
Мулаточка – я успел узнать, что ее зовут Лола – сидела теперь вместе с Катрин и женщиной неопределенных лет во втором ряду последнего салона – под прикрытием первого ряда кресел и перегородки, и с восхищением следила за нашими действиями. Я же, глотая слюну, поглядывал на нее время от времени, как на остывающее на накрытом столе роскошное жаркое, от которого меня так не вовремя оторвали. Похоже, Катрин догадывалась о нашем немом диалоге и изображала из себя оскорбленную добродетель. Короче – завидовала.
