Когда минуты через две я обернулся к нашей маленькой компании, разговор перешел на фильм, который Нэтты недавно видели по телевизору — не то польская, не то чешская, не то русская драма о холокосте.
— Я уверена, это часть трилогии, — говорила Верити, — но как же она называется? — И было видно, насколько она напрягает свой мозг, чтобы вспомнить название — даже уперла палец в густо напудренный лоб жестом, традиционно выражающим напряженную мозговую деятельность. — «Дорога»… «Дорога»… Оливер, ну как называется этот фильм?
— Какой фильм, любовь моя? — сказал Оливер, пребывавший в сотне миль оттуда.
— Ну тот, который мы видели у Деборы. Ты же знаешь. Про библиотекаря в очках, которого отправили в концентрационный лагерь.
— А… э… «Дорога в никуда».
— Ну вот! — сказала Верити, повернувшись к Беа. — Я знала, что это «Дорога» куда-то там. Дорогая моя, невыразимая трагедия. Да еще в сочельник, — добавила она загадочно.
И она принялась пересказывать Беа словно бы весь сюжет фильма — слова «свиньи», и «вагоны для скота», и «дер коммандант или как он там назывался» кружили в воздухе вокруг нас, и вдруг она запнулась на полуслове.
Теперь к нашей маленькой компании королевской глиссадой, плавной, как зависание вертолета, приближался Риети. Он изящно проложил себе путь среди ближайших к нам людей и остановился перед нами с легчайшей улыбкой на губах. Красноватая припухлость у него под носом осталась единственным зримым напоминанием о встряске в «роллсе». Он благосклонно кивнул нам, улыбаясь, непрерывно улыбаясь.
— Мои дорогие милые люди, — сказал он, обращаясь к нам в своей обычной многословной манере, скользя глазами по нашим лицам. — Глубочайшие извинения за мое вторжение в вашу праздничную встречу, но мне необходимо обменяться парой словечек с мадам Шере. Я предпочел бы поговорить с ней с глазу на глаз и даже отправил моего Малыша, дабы известить ее об этом. К несчастью, надутые бюрократы этого заведения выдворили его прежде, чем он успел исполнить порученное ему.
Верити, которая явно не теряла времени, если появлялась возможность услышать что-либо пикантное, уже оправилась от секундного замешательства и, казалось, на этот раз не ощутила необходимости представляться друг другу.
— Малыш? — переспросила она лукаво. — Так, значит, мальчик, чьи… чьи волосы мы видели, ваш сын?
— Нет, мадам, — сказал он и добавил: — Мне кажется, я не имею чести быть вам знакомым. Мое имя Риети.
— Верити Нэтт.
