Наконец я услышал мужской голос:
— Ah çа — çа, c'est commode![2]
И не нашел ничего лучше, как глупо ответить:
— Oui.[3]
Наступило молчание, а затем:
— Вы, там! Вы англичанин?
— Да… да, англичанин.
Неприятное ощущение — разговаривать с кем-то через ширму. Где он? Почему не покажется?
Но его машина возникла в поле моего зрения. «Роллс-ройс», скорее всего серебристый. Однако установить точный оттенок можно было бы, только осмотрев его при свете дня, как пары новых ботинок, примеряемых в магазине, освещенном флуоресцентными плафонами.
Через какие-то секунды я увидел и водителя. Его затянувшаяся невидимость не таила никаких скрытых умыслов. Он просто стоял на левой обочине, скрытый от меня спутанной, смятой кроной изуродованного дерева. Высокий, лет сорока пяти. В полумраке он показался мне не то что толстым, но лишенным углов. На нем были элегантнейший голубой или серо-голубой костюм в узкую полосочку и торопливо наброшенное кожаное пальто. Поднятый воротник франтовато обрамлял шею.
Он сделал над стволом жест неясного значения.
— Жан-Марк Шере. Очень жаль, что мы не можем пожать друг другу руки, — сказал он по-английски без акцента, но с некоторой напыщенностью.
— Гай Лантерн.
Мы одновременно подошли к стволу, как теннисисты к сетке после чересчур жаркой игры.
На кожаном пальто Шере расцветали розетки капель. Он выглядел более раздосадованным, чем ошеломленным. Он мимоходом пнул ствол — просто срывая раздражение, а не в надежде, что его удастся сдвинуть.
— Merde! Oh, merde merde merde merde merde merde![4]
— Полагаю, могло быть и хуже, — выпалил я.
— Хуже?
— Оно могло бы упасть на вас или на меня.
— А, да! — сказал Шере. — Да, действительно, оно могло упасть на вас или на меня. А может быть, и на нас обоих. Оно могло бы пришибить нас… — Он вздохнул, обнаружив (как уже заметил я), что его сарказмы ничему не помогают. — Но раз уж судьба нас в этой мере пощадила, так что нам делать? Мы же не можем провести тут всю ночь. И, как вы видите, по краям шоссе глубокие кюветы. Так что и объехать его невозможно.
Я взвесил положение.
— Послушайте, — сказал я, — а может, сделать так? Один из нас останется здесь на случай, если подъедут еще машины, а другой развернется и поищет телефон или гараж.
— Il n'en est pas question[5], — резко ответил Шере, и так, будто говорил сам с собой. Потом продолжал более любезным тоном: — Простите меня. Как мне ни тяжело в этом признаться, но это дерево, эта молния — они, без сомнения, спасли нам жизнь. Не знаю, как вы, но я бы врезался в вашу машину, если бы меня вовремя не остановили. Но ваше предложение… боюсь, о нем не может быть и речи. Мне надо успеть на паром — последний паром из Шербура. Мне необходимо на него успеть.
