— И думаете, все богомольные?
— Про то в остроге не спрашивают. Там разговор короткой: замаливай грехи! А как ишшо с варнаками-то? Сказывают, архирей с губернатором купцов скликали. Богатеи раскошелились, не поскупились ради такого дела. Надысь их возблагодарили молебствием о здравии. И освятили первые камни.
— Помогли купцы бедной казне! Выручили! А не лучше ли было деньги на что-нибудь иное? На больницу, скажем, или на хорошую библиотеку.
— Хы! — отрывисто хохотнул печник. — Под книжки хоромины?! Купцам придумки ни к чему! Да и грамотеев-то у нас не ахти сколько. Вон Юдин носился с книжками, ровно с писаной торбой, возами возил к себе в Таракановку, а теперича покупателя ищет. И нет его, покупателя-то.
— Н-да. А вы дома, что же, перестали строить?
— На лесах голову обносит. Спустился на землю. По старости пошел в печники. И не худо мне.
Владимир Ильич, извинившись за то, что оторвал старика от дела, по знакомой лестнице спустился быстро, как бывало в гимназические годы. Внизу его остановила хозяйка:
— Погляди-ка, Ильич, новые печки. Добренько сложены! Зимой приедешь, а у нас — теплынь. Дверцы-то с винтами. Я таких и не видывала.
— Откуда же они? Какими умельцами сделаны?
Клавдия Гавриловна рассказала: на прошлой неделе приплыли два плота с Абаканского завода. Он теперь, говорят, артельный. Хозяин обанкротился, сбежал куда-то, ну рабочие и взяли завод. Сами управляются со всем заворотом. Окромя дверцев, привезли на продажу вьюшки, жаровни, чугунки, утюги да сковородки.
— Я всего накупила.
— Примечательно! Управляются сами рабочие!.. Ну, а что еще в городе нового? Небось всех взбудоражило электрическое освещение в доме купца Гадалова?
— И не говори, Ильич. Всю зимушку бегали в окна глядеть на лектрически ланпочки. Баско-то как! Фитилек не коптит, а светло, как днем: люба старуха может без очков в саму тоненьку иголку вдеть! Вот бы всем таки ланпочки!
— Будут у всех. Только дайте срок. Непременно будут.
— А еще было диво пребольшущее, — продолжала рассказывать хозяйка, — в тиятре живы картины! На стене простыню повесили, свет погасили, а из черного ящика ровно молонья заиграла. Паровоз пришел с вагонами, пар пустил, дым из трубы столбом! А станция не наша. И люди по-другому разодетые. С лесенок спускаются. Тут музыканша заиграла. А на белом-то человечки мельтешатся. Бегают, руками машут, губами шевелят, вроде немых. Смех и грех!.. Ох и нагляделись мы! Старухи крестились: «Беси тешатся!» А грамотны люди те картины зовут люзионом.
