— На шестнадцатом? — переспросил Федосеев, и на его лице проступила синева. Похоже, вспомнил и подсчитал свои тюремные годы.
16 июня. Где предел людской подлости? Мудрецы искали — не нашли.
Бедняге Федосееву пришел еще один пасквиль. Вероятно, такой же, как и прежние. Собирают дрязги — полбеды. Но его называют «чужаком», «дворянским недоноском, примазавшимся к рабочему движению». Это и ранит Николая Евграфовича в самое сердце. Знакомые люди видели: нервно вскрыв конверт и взглянув на первые строчки, он изорвал письмо. И — в лес. Голова у него вздрагивала, ноги волочились. Казалось, вот сейчас споткнется и упадет лицом в землю. Сосед — за ним. Стал окликать. Нашел в чаще:
— Куда вы направились?
— Просто… Птиц послушать.
Мне его сосед сказал: «Евграфыч любит природу. Если он задумал… В избе не сделает. Уйдет прощаться с лесом».
Целый день Николая не оставляли одного, как бы дежурили у больного.
18 июня. По словам дежурных, Федосеев разбирал бумаги: одни тетради укладывал в корзину, другие кидал на шесток. Потом сходил к лавочникам, спросил — сколько должен за хлеб, за соль, за керосин и спички. Записал в книжечку. И пообещал рассчитаться в ближайшие дни.
19 июня. Новые ссыльные привезли газету «Рабочая мысль». Первый номер выпущен на гектографе еще осенью прошлого года. Теперь здесь ходит по рукам.
Я ничего не понимаю: откуда взялась такая газета? Неужели ее могли составить социал-демократы? В программной передовой написано: «Рабочий сам берется за свою судьбу, вырвав ее из рук руководителей», то есть интеллигентов. А в конце: «рабочие для рабочих».
Что же, свернуто социал-демократическое знамя?
Юхоцкий присвистывает и показывает кукиш: «Нашему дворянину от ворот поворот!»
Николай Евграфович совсем пал духом. Выронил газету из рук и долго крутил опущенной головой.
Нужна борьба. А у него, как видно, уже нет сил.
20 июня. Соседская девочка заметила: Николай Евграфович унес в лес какой-то сверток. Неужели расстался с самым дорогим, привезенным из Москвы по этапу? Тогда есть все основания опасаться за трагический исход.
21 июня. Сегодня Николай Евграфович отправил какое-то письмо. Родным? Едва ли. Он с ними порвал еще в юности. Скорее всего Марии Германовне.
Мы виделись утром. Он был совершенно спокоен, улыбнулся и сказал:
— Через неделю можно идти за черемшой…
А днем дочка хозяйки принесла соседу-ссыльному прощальную записку.
— Дядя Коля, — сказала девочка, — пошел в Глубокую падь.
