«Господи помилуй! говорил он устами своего героя Силы Андреевича Богатырева [104], — да будет ли этому конец? He пора ли опомниться, приняться за ум, сотворить молитву и, плюнув, сказать французам: згинь ты, дьявольское наваждение! ступай в ад или восвояси, все равно, только не будь на Руси.
«Прости Господи! Неужели Бог Русь на то создал, чтобы она кормила, поила и богатила всю дрянь заморскую, а ей, кормилице, и спасибо никто не скажет. Приедет француз с виселицы, все его на перехват, а он еще ломается; говорит либо принц, либо богач, а он, собака, либо холоп, либо купчишка, либо подьячий, либо поп расстрига от страха убежал из своей земли. Поманерится недели с две, да и пустится либо в торг, либо в воспитание, а иной и грамоту-то плохо знает».
Далее граф Ростопчин резко рисует тогдашнее направление общества, упрекает его за то, что детей прежде всего учат выговаривать чисто по-французски, вывертывать ноги и всколачивать голову. «Тот и умен и хорош, — говорит он, — который француза за своего брата принимает. Как же им любить свою землю, когда они русский язык плохо знают? Только и видишь молодежь одетую, обутую по-французски и словом, делом и помышлением французскую. Отечество их на Кузнецком мосту, а царство небесное — в Париже. Родителей не уважают, стариков презирают и, быв ничто, хотят быть все. Завелись филантропы и мизантропы. Филантропы любят людей, а разоряют мужиков; мизантропы от общества людей убегают в трактиры. Старухи и молодые сошли с ума. Все стало каша кашей. Бегут замуж за французов и гнушаются русскими. Одеты, как мать наша Ева в раю, — сущие вывески торговой бани, либо мясного ряда».
«Мысли в слух на Красном крыльце» в свое время наделали много шума, облетели всю тогдашнюю читающую Россию [105] и приняты были с восторгом мелким и бедным дворянством, чиновничеством, не имевшими возможности, при всем своем желании, следовать за общим потоком и потому смотревшими недоброжелательно на тогдашних львов и львиц полуфранцузского воспитания.
Голос графа Ростопчина не был единственным и не остался вопиющим в пустыне. Правительство сознало, наконец, необходимость вмешательства в воспитание юношества. Министр народного просвещения, граф Разумовский, прежде всего обратил внимание на то, что во всех, тогда существовавших средних учебных заведениях Закон Божий вовсе не преподавался и ученики оставались без всякого внушения им правил и основ религии. Только в июле 1812 года постановлено было коренным и неизменным правилом, чтобы во всех учебных заведениях было введено обязательное преподавание Закона Божия с тем, чтобы публичные испытания начинались всегда с этого предмета, как заключающего в себе главную и существенную цель образования. Усмотрев, что во многих училищах науки преподаются без всякого внимания к пользе учащихся, употребляются излишние строгости и даже телесные наказания, министр народного просвещения поручил подлежащему начальству обратить на это внимание. Он требовал, чтобы в учителя назначались люди знакомые с методом преподавания, такие, которые не затрудняли бы учеников затверживанием уроков наизусть, а приводили бы их к ясному пониманию преподаваемого; чтобы телесные наказания отнюдь не употреблялись, и жестокие наставники, начальники училищ и содержатели пансионов, были удаляемы. Рядом с этим было обращено особое внимание и на домашнее воспитание.
