— Можно выключить? — сказал Никита, кивнув в сторону транзистора. — Эту летопись…
— О, удержу нет! Обнаглели!
Валерий кудахтающе засмеялся, выключил транзистор — воробьиный крик сразу заполнил тишину — и сел в кресло напротив Никиты, удобно и вольно вытянув ноги, кеды его были в пыли и довольно поношены.
— Извини за дворницкий хрип, — сказал он, улыбаясь, и оттянул бинт на горле. — Ты никогда не болел детскими болезнями?
— Не помню. А что?
— Хватил неделю назад колодезной воды на Селигере, и горло сказало «пас». Не приходилось бывать в этих русских местах?
— Нет.
— Какую обещаешь подарить стране профессию?
— Геолог, если получится. А в чем дело?
Валерий округлил рыжие, выгоревшие брови и сипло закашлялся, заговорил с оттенком удивления:
— Ладно. У меня к тебе детективный вопрос: ты где откопался, в Ленинграде? Почему я не знал, что ты существуешь? Просто археологическая находка!
— Тоже не знал, что существует такой остроумный парень, — сказал Никита. — Привет, познакомились.
— Н-да, нет слов, — пожал плечами Валерий. — Чрезвычайно интересно. Значит, тебя поселили в комнате Алексея?
— А кто такой Алексей?
— Не знаешь? Неужели?
— Нет.
— О, черт! Представь, что это твой двоюродный брат. Это тебя радует? — Валерий покачал длинной ногой, обутой в кед, повращал кедом, потом не то вопросительно, не то иронически прищурил один глаз на Никиту. — Что, был разговор со стариком? Была какая-то просьба с твоей стороны?
— Я ничего не просил, — резко сказал Никита.
— Ого! — Валерий оттолкнулся от спинки кресла, пощелкал пальцем по сигарете, стряхивая пепел. Вся поза его, глаза, подвижное лицо выражали насмешливое и нестеснительное любопытство, и Никита почувствовал раздражение к его ангинному голосу, к этой его самоуверенной манере держать сигарету на отлете.
— Я ничего не просил, — спокойнее повторил Никита. — А что я должен просить?
Валерий развел руками.
— Этого, представь, не знаю. И не хочу знать: у каждого свое. В чужую жизнь стараюсь нос не совать. Как тебе понравился старик? Речи не произносил?
— Он рассеян, — ответил Никита и замолчал, намеренно не желая продолжать этот разговор.
— Ну, я Георгия Лаврентьевича знаю чуть получше тебя, — сказал Валерий добродушно. — Старик любит МХАТ. Это та рассеянность, когда человек приходит в одной галоше в институт, но другую держит в портфеле. Причем завернутую в газету. Но, в общем, он добрый малый, твой маститый родственник.
Никита, нахмурясь, сказал:
