– Хорошо еще, что моим возлюбленным не оказался патологоанатом, – вздыхала я про себя. – Страшно даже представить, что бы я сейчас изучала.
Вдруг я услышала:
– Так! Зеркало повесим здесь, а тут у двери поставим полку для обуви.
Я вышла из комнаты. Высокая немолодая блондинка расхаживала по прихожей, за ее спиной маячила фигура Андрея. Горел ее красный рот, несовершенством мира были изумлены ломаные брови, нос загнулся острым клювом. Она не говорила, а клевала воздух.
– Здравствуйте, – сказала я.
– Мама, это Марина. Я тебе рассказывал. – Андрей слабо улыбнулся.
– Да? – Она смотрела на меня, не мигая несколько секунд, словно метила куда клюнуть, но тут же отвернулась и энергично проследовала в комнату, на ходу распоряжаясь: – Нет, нет. Шкаф сюда не подходит, передвинь его. Слышишь, сын? Сервант поставь к окну. У меня мало времени – такси ждет. Ты же знаешь, ковры – это не модно. Убери, – ее голос звенел в пустых комнатах, в кухне, густел удушливый запах ее духов, вытесняя меня. – Почему посуду не выставил? Где мой сервиз? Я заеду на следующей неделе, приведи квартиру в божеский вид.
Уходя, она понизила голос до ядовитого шепота:
– Я надеюсь, сын, ты не собираешься ее прописывать?
– Ну, мама, – застонал Андрей, – причем здесь...
– Притом, – ответила она, – не будь наивным. То был вечер первой размолвки. Я молча и остервенело терла сковородку, словно собиралась протереть дырку. Андрей включил компьютер, просматривал документы и курил в своей комнате, чего никогда себе раньше не позволял. Оправдываться он не любил и не умел. Поджаривая курицу, я решила для себя раз и навсегда, что выбрала Андрея, а не его маму, и убедила себя в необходимости просто примириться с ее существованием. Свое решение я подтвердила делом: перемыла и разложила на полке серванта мамин сервиз, претенциозный, заносчивый и безвкусный, с витыми ручками на чашках и перламутровыми боками, а затем позвала Андрея на кухню:
– Давай ужинать.
Он заметил перемены, благодарно улыбнулся и поцеловал меня в макушку:
– Какая ты умница.
– А как твою маму зовут?
– Александра Петровна, – с тяжелым вздохом ответил он.
Больше мы о ней не заговаривали. Был поздний вечер. В окна застучал дождь, я бросилась на балкон за книгой и сигаретами, забытыми на столике, а когда вернулась, Андрей обнял меня:
– Любимая, иди ко мне.
Его голос был неузнаваем. Он смотрел сквозь меня, как смотрят слепые. Он хотел меня так, как, видимо, никогда прежде. Он не мог ждать, поспешно стягивая с меня белье, одновременно расстегнул ширинку. Так, зачастую, в мужчинах благодарность перерождается в желание. Острое желание. Дребезжала посуда на кухонном столе, аккомпанируя моим стонам. В распахнутую балконную дверь рвался ветер, летели дождевые брызги на пол.
