Мы сели в «покатушный» дельтаплан, кресла которого располагались друг за другом: он впереди, а я сзади, на пассажирском месте.
Он спросил:
– Что ты хочешь? Я ответила:
– Ручку, – мне не терпелось показать то, чему я научилась.
Андрей усмехнулся:
– Не дотянешься.
Короткий разбег. Взлет. Набор высоты. К тому времени я уже летала на дельтаплане достаточно, чтобы оценить красоту настоящего полета, ясность и точность выверенных движений в управлении аппаратом. Он летел легко, красиво и празднично, не прилагая видимых усилий, широко взявшись за трапецию.
Левый вираж, пикирование, разгон – и мы, взревев мотором, уходим вверх. Меня вжимает в кресло. Затем вниз, вниз – и меня нет, нет моего тела, я невесома, словно растворилась в небе. Выход из пике, я вновь обретаю тяжесть, память, мысли.
Бреющий полет над полем: под нами в страхе разбегаются пучки полевых цветов. Земля так близко, кажется, можно протянуть руку и сбивать хрупкие стебли.
Едва набрав высоту, мы сразу уходим в вираж. Аппарат распахнутым циркулем чертит огромные круги в бесцветной, немой бездне. Вывод, еще вираж, горка. Я сидела, оглушенная происходящим: он летал так искренне, так самозабвенно, как поют весенние соловьи, словно признавался в любви самой жизни, самому небу и мне. Я слышала отчетливо слова, которых он так никогда и не произнес вслух, слова, полные сил и восхищения. Вдруг он спросил:
– Где аэродром?
Очнувшись, я заозиралась по сторонам, разыскивая полосу. Андрей выжидал пару секунд, затем вместо подсказки перевел аппарат на снижение. Вот же она, полоса, совсем рядом! Мы пошли на посадку. Планирование, выравнивание, касание, пробег. Аппарат свернул на рулежную дорожку, заехал на стоянку и остановился.
– Плохо, – тихо и устало говорит Андрей, отстегивая ремни. – Очень плохо. Осмотрительности никакой. Я тогда еще в машине заметил, когда мы в город ехали. Ты ничего не видишь. Кстати, у тебя как со зрением?
– Нормально. Все прекрасно вижу, – я старалась не встречаться с ним взглядом, чтобы не выдать свою радость – он все помнил, он думал обо мне, он ничего не забыл.
– Тогда почему не ответила, где аэродром?
Я боролась с ремешком на шлеме – сказать мне было нечего. Он не спеша помог мне снять шлем, касаясь лица сухими горячими ладонями. И вдруг стиснул мою голову, как орех, и закричал, смеясь:
– Курсант, отвечайте, когда вас спрашивают.
– Марина, ты летишь? – окликнул Саламатин. – Твоя очередь. Вы уж извините, что отвлекаю, – с кривой ухмылкой добавил он.
