В клуб меня приняли. Я внесла первый взнос за обучение. Павел Александрович подарил мне летный комбинезон. Я приезжала на аэродром почти каждый день, чаще по утрам, чтобы успеть полетать до термической болтанки, пока еще прохладно, ровный тихий свет озаряет небо, а невидимое солнце золотит в вышине зубцы редких облаков. Порой перед полетом я замирала на краю поля, задрав голову, смотрела в небо, словно стояла на берегу глубокого спящего океана и терпеливо ждала, когда хмурые спросонья аргонавты соберут мой корабль. Немыслимо, как редко я смотрела раньше в небо. Совсем не смотрела.
В будние дни на аэродроме было немноголюдно. Курсанты съезжались на выходных, а из инструкторов часто бывали Гена, Юра Орлов, Паша Бессонов.
Изредка появлялась Саша. Она не скрывала своего пренебрежения к дельтапланам и посмеивалась надо мной.
Я же про себя недоумевала: «Какая разница, что поднимает тебя в небо?» Как одежда не меняет человеческую суть, так неизменно небо, в каком бы аппарате ты в него ни поднялся. Это вопросы тщеславия. Тщеславной я никогда не была – мне нравились дельтапланы. Я тогда была счастлива: жила надеждой, ожиданием и полетами. Дельтаплан давал полное ощущение свободы, словно его сидение, трапеция и крыло служили лишь продолжением моего тела, вольно парящего в воздухе.
К концу недели я целиком соответствовала собственным представлениям о курсанте летного клуба – в гигантском комбинезоне, обветренная, без косметики, с пучком забранных в узел волос. С удовольствием бралась за любую работу в клубе: шила чехлы, помогала Серафиме с обедами, прибиралась. Со мной занимался всякий инструктор, который был свободен. Чаще всего Гена. Он обучал молча. Перед полетом я трясла его за рукав:
– Гена, Гена, что мы будем делать сегодня?
– Спирали. Вираж. Наверху покажу, – вымученно отвечал он.
В воздухе управление забирала я, а слева на командирском сидении Гена, вопреки обещаниям, бездействовал, скрестив руки на груди. Казалось, он безучастен к происходящему – сейчас раскроет газету и погрузится в чтение, но в критические моменты он действовал молниеносно – верными, быстрыми движениями выправлял накренившийся аппарат, добавлял газу, строил заход.
Сразу после приземления, еще толком не оттормозившись, я отстегивала ремень, забывая снять шлем, в полной эйфории, покидала аппарат. Не получив замечаний от инструктора, не застегнув, как положено, привязные ремни, я спрыгивала на землю, ничего не видя и не слыша. Ведь я только что вернулась с неба. Я летала! Гена укоризненно качал головой.
