Олег сузил глаза и, вперив злой взгляд во Владимира, ответил, раздельно выговаривая каждое слово:
– А не ты ли первым пригласил степняков и вместе с ними разграбил и сжег Полоцк? Или забыл?
– Нет, не забыл. Только не я зазвал кочевников, а великий князь Изяслав, а я со своей дружиной оказался с ними рядом.
– Не только рядом, но совместно с половцами разоряли полоцкую землю! У себя в глазах бревна не видишь, а у меня соломинку заметил!
– Ничего себе – соломинка! Отчую землю в прах обратил!
– Ну хватит-хватит, – остановил двоюродных братьев великий князь. – Что было, то миновало. Теперь давайте думать о том, как жить дальше. Подумал я и решил так. Пусть Олег оставит Чернигов и отправится пока к брату в Смоленск. Это будет ему наказанием за строптивость и непослушание. Да и от половцев проживать будет далеко, союз их сам собой разрушится. Но Чернигов останется за его родом, за Святославичами. Кто там сядет, пусть решают сами. Вот так я постановил!
Только вышел Мономах из шатра, как подскочил к нему торк, стал выкрикивать сполошно:
– Беда, князь! Скорей поспешай домой, князь! Жена умерла!
Будто жаром обдало всего Мономаха. Его Гиты нет на белом свете! Надо быстрее мчаться домой, хоть на похороны успеть!
Не раздумывая, вскочил на коня и галопом понесся по дороге на Переяславль. Что случилось за то время, пока был в походе? Когда уезжал, была она беременна на последнем месяце. Не иначе тяжелые роды и повитухи не смогли уберечь княгиню!
Мономах скакал, а тяжелые думы одолевали его, мешали мысли, заставляли перебирать в уме прошлое, взглянуть на свое поведение со стороны. Что видела она, Гита, на Руси? Приехала в чужую страну, в чужой народ, с другим языком и иной культурой. Она искала для себя опору прежде всего в нем, своем супруге, но нашла ли? Нет, до последних дней был он с ней сдержан и холоден. Она дарила ему одного сына за другим, а он не мог преодолеть отчуждения к ней, видно, помнил свою старую любовь, свою Белославу… Но так ли это? Да нет, пожалуй. После встречи с Белославой в Киеве он как-то успокоился, ушел куда-то вдаль ее образ, почти не вспоминал он о ней. Что было, то прошло. Но и к Гите не почувствовал никакого влечения. Нет, он не обижал ее, был ровным и внимательным в обращении, ни разу не повысил голоса. Но не давал он ей теплоты, ни тем более любви. И она все терпела! Ни разу не пожаловалась, ни разу не укорила его. Соберет в поход, скажет напутственные слова, ласково встретит… Такую жену на руках бы носить!… И вот ее нет, и он уже не сможет попросить у нее прощения, покаяться в своей черствости и бездушии… Ах, если бы можно было вернуть все назад!
