Некоторое время ехали молча. Наконец Владимир, наклонившись к Гите, спросил вежливо:
– Как твое здоровье? Хорошо ли себя чувствуешь?
Она ответила, не поднимая глаз:
– Спасибо, князь. Здорова. И тебе здоровья желаю.
– Благополучно ли складывался путь до Переяславля?
– Хорошо доехали.
Владимир подивился, что Гита довольно сносно говорила по-русски. Он не ожидал, что за несколько месяцев она сумеет выучиться чужому языку, и это Мономах по достоинству оценил. Спрашивать было не о чем, да и не хотелось, ничем другим она его больше не заинтересовала. Он легонько вздохнул («Почему на ее месте сидит не Белослава? Мы бы с ней сейчас болтали без умолку!») и, откинувшись на спинку сиденья, молча просидел до конца пути.
Во дворце их ждали накрытые столы. Владимир и Гита сели во главе стола, по обе стороны от них отец и мачеха. Он думал, что Гита будет вести себя заискивающе, добиваясь его расположения, но она на него совсем не обращала внимания, лишь с достоинством отвечала на приветствия. В разгар веселья родители отошли по делам, а к Гите подсел Олег, был, как всегда, сама вежливость и любезность, разве что не расстилался перед ней. Наговорившись, пригласил в круг танцующих. Там она, тоненькая, худенькая, в русском женском уборе, сшитом из дорогих греческих тканей, плыла среди веселившихся людей, а он чертом вертелся вокруг нее. «Крутись, крутись, – удивляясь своему злорадству, подумал Мономах. – Не жалко, если и совсем заберешь эту заморскую птицу. А вот я из-под носа у тебя увел Белославу, так тебе и надо, бабскому угоднику!» Потом Олег и Гита вернулись к столу и продолжали увлеченно о чем-то беседовать.
На другой день начались приготовления к свадьбе. Они длились целый месяц. Заготавливались продукты, со всех сторон везли редкие кушанья, у купцов закупались заморские вина, в больших чанах варилось пиво, шились наряды. Владимир, привыкший к простоте быта в своих владениях и особенно во время военных походов, измучился на примерках, ему надоели угодливые выражения лиц пошивочных дел мастеров, он с трудом терпел, когда отвергалась одна одежда и ему предлагали примерить другую, потом третью, четвертую… Единственное, чем был доволен – по обычаю до свадьбы ему было запрещено видеться с невестой. Весь месяц он наслаждался свободой.
Мелькала иногда мысль пойти и поискать встречи с Белославой, но он твердо помнил завет отца: свято хранить княжескую и родовую честь, чтобы никакая худая молва не коснулась ее. А ему известно было, сколько глаз у каждой улицы…
