Вернувшись, мы, наконец, приступили к разделу содержимого посылок и разложили его на равные части, включая сюда и новоприбывшую.
Она сидела на постели и жевала шоколад, который вынула из сумки. Я позвала ее и сказала: — Фрау Буцина, мы всегда делим то, что кто-либо из нас получает с воли. Вот ваша часть.
Буцина встала, подошла к столу и, наморщив нос, посмотрела на ломтики сала, кучки домашних печений, чашки с сахаром, манную крупу, рассыпанную по бумажкам, макароны, картофель и, наконец, мои жалкие сухари, орехи и разрезанные на кусочки румяные яблоки.
— Ах, какая сентиментальность! — фыркнула она презрительно. — «От сердца к сердцу!» Что я должна делать с этими макаронами или картофелем? Прижать их к груди и плакать от благодарности? Заберите их себе, Мне ваша любезность не нужна. Я буду получать еду из английской кантины. Мне это обещали.
Она вернулась на кровать и продолжала есть свой шоколад.
Мы переглянулись. Начало было положено, говорили наши взгляды.
…Вражда была глухая. Не только с нами. Со всем женским блоком. Со всем Вольфсбергом, включая сюда и наших киперов. Элизабет не выходила на построение и перекличку, каждое утро сказываясь больной. Элизабет отказывалась убирать не только нашу комнату, когда очередь падала на нее, но она ежедневно оставляла неубранной свою постель, выходя на двор, и этим заставляла нас застилать ее до прихода английской инспекции. Два раза в неделю мылась и убиралась наша умывалка, уборная и весь длинный коридор. Делалось это по- комнатно. Мы все выходили на работу в голландских сабо, старых крапивных брюках, брали швабры и щетки и дружной компанией, с шутками, пением, беготней, делали эту работу так, что она являлась до некоторой степени даже развлечением. Элизабет объявила мне, что она не будет убирать за «наци-швайн», за нацистскими свиньями.
Никакой еды она из английской кантины не получала, но ее чемоданы, как мы увидели, содержали исключительно пищевые продукты. Тяжелый багаж она предпочла сдать в лагерный вещевой склад. Мы просто интересовались, на сколько времени ей хватит этого запаса.
Конечно, мы расспросили приехавших с Буциной женщин, и нам рассказали, что она не была с ними в венской тюрьме, а пожаловала под конвоем на джипе в последнюю минуту перед отправкой в Вольфсберг. Никто не знал, откуда она, за что ее арестовали, в чем она обвинялась.
Всю дорогу из Вены, — а путь был длинный и мучительный из-за жары и духоты в грузовике-коробке, — Буцина не разговаривала с арестованными женщинами, а старалась втянуть в разговор сопровождавших их капитана Шварца и сержанта Брауна.
