Лети, майский жук! | страница 6

Вверху, на Кальвариенберггассе, стояло огромное облако пыли. Внизу не хватало большого дома и рядом с ним маленького. К нам подошел муж тети Ханни.

— Вы не видели Ханни? — спросил он. Вид у него был очень усталый, а лицо — серое. — Я долго ее искал…

Мы не видели тетю Ханни. Не видели ее больше никогда. Она лежала наверху, под грудой развалин, на Кальвариенберггассе. Муж потом ее откопал. Если бы у нее в одной руке не торчала железная палка, а в другой — клетчатое одеяло, он бы ее не узнал, потому что головы у тети Ханни не было.

Но пока мы этого не знали. Наш уполномоченный крикнул ему:

— Идите в парк. Посмотрите там, в бункере!

Муж тети Ханни покачал головой:

— Она не пойдет в бункер. Она ни разу там не была. Ни когда туда не спускалась.

Муж тети Ханни ушел. Бабушка посмотрела ему вслед. Ее опять затрясло.

— Гитлер — дерьмо! Хайль, Гитлер! Гитлер — дерьмо! — закричала она.

— Прошу Вас! Прошу! — залепетал уполномоченный. — Замолчите ради Бога! Вы рискуете жизнью!

Но бабушка его не слушала. Она кричала и кричала. Кричала одно и то же, как заезженная пластинка: «Гитлер — дерьмо! Хайль, Гитлер! Гитлер — дерьмо! Гитлер — дерьмо!»

Уполномоченный втащил бабушку в дом. Я ему помогала, подталкивала, даже пихала бабушку.

Потихоньку она успокоилась. Прислонилась к стене в подъезде и вдруг вспомнила:

— Картошка! Моя картошка на плите. Все сгорело!

Бабушка побежала на кухню. Я за ней. Газ не горел. Бомба угодила в газовую трубу.

В квартире бабушки жил еще и дедушка. Дедушку я очень любила. Он был длинный и тощий, с седыми усами и фиалковыми глазами, с волосами на ушах. Он мог быть очень веселым, умел рассказывать замечательные истории, когда не было рядом бабушки. Бабушку дед боялся. Дед вообще многого боялся. Боялся, когда надо было идти в финансовое управление, боялся взглядов полицейских, боялся, когда по радио искал английскую станцию и никогда ее не находил. Но пуще всего он боялся бабушки. Я всегда думала, что дед потому на ней и женился, что сильно перепугался. Она зверски на него поглядела и сказала: «Лепольд! Женись на мне!»

А дедушка со страху ответил: «Да-да, Юли, да-да!»

Может, раньше все было иначе — дед любил бабушку, а она его. Но когда я была девочкой, никакой любви у них не замечала. Бабушка не говорила дедушке добрых слов. Только без конца приказывала: «Лепольд, пора идти! Лепольд, принеси уголь из кладовки! Лепольд, закрой окно! Лепольд, включи свет! Дай мне газету! Лепольд, дай мне денег!»