Джек также испытывал желание заморить червячка, и, отпустив боцмана и штурмана, он прошел в столовую. Тут он обнаружил Стивена и мистера Фаркьюхара, закусывающих печеньем. «Я не помешал?» — спросил Джек, и они ответили, что, естественно, нет, и расчистили ему место за столом, среди книг, документов, карт, прокламаций и плакатов, которые они перебирали, пытаясь привести в порядок после внезапной смены места жительства.
— Надеюсь, вы в порядке, сэр? — обратился он к мистеру Фаркьюхару. Тот страдал от морской болезни больше других еще с Бискайского залива, что, однако, не мешало ему, вставая с койки, совещаться с доктором Мэтьюрином, зарывшись по уши в бумаги и общаясь на иностранном языке, к неудовольствию их слуг — двух корабельных юнг. Мальчишки эти проявляли изрядную любознательность, еще более подстегиваемую любопытством старших товарищей по кубрику, желающих быть в курсе дела. Фаркьюхар потерял целый стоун, и его тонкое, интеллигентное, крючконосое лицо все еще имело зеленоватый оттенок, но он ответил, что никогда в жизни себя лучше не чувствовал, и что гром орудий, подобный божественным громам, довершил старания (с вежливым поклоном) доктора Мэтьюрина, чьи медицинские приемы бесподобны. Фаркьюхар заявил, что чувствует себя снова неутомимым мальчишкой с волчьим аппетитом.
— Но, — добавил он, — позвольте мне сердечно поздравить вас с великолепной победой. Такая оперативность, решительность, отвага, и такой отличный результат!
— Вы слишком добры, сэр. Но, что до результата, что вы так любезно упомянули, есть один аспект, который не может не порадовать всех нас. У нас на борту кок французского капитана, и я зашел (повернувшись к Стивену) спросить, не использовать ли нам его?
— Я с ним уже общался, — ответил Стивен. — Молочный поросенок, один из выжившего большого помета, оказался одной из потерь «Хиби», и послужил доказательством мощи его поварского таланта. Я также заметил, что вина и прочие мелкие радости мсье Бретоньера были также перемещены, а к этому, полагаю, весьма подойдут запасы покойного капитана: фуа-гра, трюфеля в гусином паштете, гусятина в паштете, колбаса, байонская ветчина, анчоусы в банках. А среди вина — двадцать одна дюжина «Марго» 88-го года, с длинной пробкой, и почти столько же «Шато лафит». Мне даже страшно подумать, как мы управимся со всем этим, это же будет позор на весь мир, если мы привезем хоть одну бутылку такого благородного вина обратно! Не говоря уж о том, что к новому году это вино будет бледной тенью себя самого.
