Но есть в Греции пейзажи, на которые присутствие человека воздействует гораздо сильнее, чем они — на живущих здесь людей. Вот уже четыре с половиной тысячелетия человек возделывает почву своих немногочисленных равнин. С них-то в 1250 году до н. э. и отплыли к берегам Троады большинство воителей. Солдаты, мобилизованные между Олимпом и Отрисом, на ста шестидесяти восьми кораблях унесли с собой образ трех фессалийских впадин, равнин Трикки, Лариссы и местности к юго-западу от Воло, которая теперь называется Гальмирос.
Воды, омывавшие первые две из них, сливались в русле Пенея и его притоков; на юге, в окрестностях озера Бебеида, люди страдали от соседства зловонных болот. Третью равнину, расположенную еще южнее, омывали четыре стремительных потока. Всего 100 километров бурых земель, протянувшихся с запада на восток, и 85 — с севера на юг славились пшеницей, быками и крепкими лошадьми. Летом знойный ветер, прилетая с Пинда, превращал угрюмую Фессалию в степь и поднимал тучи пыли. Деревья можно было увидеть лишь по берегам рек. По всему пространству равнины можно было видеть шалаши из ветвей, лачуги из высушенной глины, колодцы с журавлем. Зимой поля раз в два года оставляли под паром, и одетые в шкуры пастухи перегоняли сюда с предгорий стада овец и коз, едва гуси и журавли собирались в стаи. Когда же возникала угроза землетрясения, что, по мнению греков, случалось слишком часто, именно эти птицы первыми предупреждали о надвигающейся катастрофе.
Не менее пятидесяти пяти поселений в XIV–XIII веках насчитывали эти края, благословенные Деметрой, Матерью жатвы. Раса господ, полускотоводов-полуземледельцев, явившаяся с Балкан в начале бронзового века, обратила в бегство местные племена вокруг Сескло, Димини, Агриссы и вокруг безымянных поселков-магул и укрепилась в нескольких цитаделях с еще доэллинскими именами вроде Лариссы, Шртона и Трикки. Потом, мало-помалу, оставив своим рабам, пенестам, заботу об обработке земли и сборе урожая (а заодно — о борьбе с болотной лихорадкой), новые хозяева, эллины, занялись коневодством, военными походами, пиратством и завоеваниями всяческих «золотых рун» по берегам азиатских рек. О чем тосковали Ясон, сыновья Асклепия или царь Филокрет, мы знаем от поэта: о равнине Фессалии, о черноземе, густой траве, цветах, белых городах, серебристых водоворотах Пенея, бесчисленных стадах, великодушных мужах и прекрасных женах.
Критяне вздыхали о чудесной равнине Месара на юге своего острова, о море оливковых деревьев и смоковниц, о виноградниках у подножий гор вокруг цепочки мелких, сильно перенаселенных крепостей, зависимых от Гортины или Феста. Как и фессалийцы, под Троей они дрожали от холодного ветра, мечтая о знойном дыхании Нота, который не только сжигал порой критскую равнину, но и вдвое увеличивал число тех обитателей устья Леты, кто страдал от лихорадки. Последняя более всего отравляла жизнь на пропитанных влагой и плохо осушаемых землях: малейшая оплошность тут была чревата появлением стоячих луж, в которых кишели комары, разносчики болотной лихорадки. В Месаре, как и в Фессалии, была своя Бебеида. Стоило войне или внезапному набегу нарушить экономическое равновесие, как лес и болото возвращали себе прежде отвоеванные людьми территории.
