— Вы же не видели, на чем поскользнулся Майк, правда?
Неужели Джонни думал, что они как-то причастны к случившемуся? Да, Элиоту хотелось, чтобы с Майком что-нибудь произошло. Но хотеть — это одно дело, а сделать — совсем другое.
Кроме того, Майк получил по заслугам. У Элиота пересохло во рту. Ему стало совестно, но он не мог отогнать от себя мысль, что справедливость восторжествовала.
Мальчик подошел к Джонни и положил руку ему на плечо.
— Вы здесь ни при чем.
Только теперь он понял суть вопроса Джонни. Повар считал себя виновным в том, что Майк наступил в лужицу масла, которую он вовремя не вытер.
— Никто не сможет вас ни в чем обвинить, — успокаивал его Элиот. — У вас в кухне такая чистота. Можно что угодно подобрать с пола и съесть.
Джонни кивнул, но было видно, что он готов расплакаться.
Если кто и виноват, так это сам Майк, выгнавший Джонни из кухни и не давший ему вытереть лужицу масла.
Джонни судорожно вздохнул, посмотрел на Фиону, затем перевел взгляд на Элиота.
— А вы ступайте домой. Я уже все запер.
Он направился к двери, немного помедлил, словно хотел что-то добавить, но передумал и захлопнул за собой дверь.
— Бедняга Джонни, — покачала головой Фиона.
— Ты думаешь, кому-то не поздоровится из-за этого?
Фиона обернулась, посмотрела на брата и медленно опустила голову. Неужели они оба думали об одном и том же? Что они виноваты? Элиот никак не мог отогнать воспоминание о тех картинках, которые мерещились ему на поверхности мыльной воды — улыбка, стая ворон, дергающаяся от боли рука…
— Пойдем-ка домой, — сказала Фиона. — Бабушка спросит, почему мы опоздали.
Вдруг что-то зашевелилось за мусорным баком. Шурша лохмотьями, из-за него выбрался человек. Это был бродяга со скрипкой. Но, к огорчению Элиота, инструмента у него не было. Старик открыл крышку бака, порылся там и выудил кусок пиццы.
Раньше Элиот видел старика только сидящим. Сейчас, встав, он оказался выше ростом, чем предполагал Элиот. Держался бродяга прямо, и, невзирая на рваное пальто, в его облике чувствовалось что-то королевское. Он отбросил с угреватого лица пряди желтовато-седых волос и принялся жевать остывшую пиццу.
Фиона с отвращением фыркнула и отошла в сторону, а Элиот остался. Ему хотелось поговорить со стариком о музыке. Может быть, удастся послушать, как он играет?
— А знаете, — проговорил старик, проглотив кусок пиццы, — вы очень храбрые.
Фиона застыла, скрестив руки на груди.
— Пицца, которую вы едите… Между прочим, это воровство.
