Время от времени кислород все же подавался в жилые помещения, но это не улучшало положения: наоборот, из-за роста давления дышать становилось все труднее и труднее. Весь кислород планеты не мог бы им помочь, поскольку с каждой минутой повышался уровень судорожно выдыхаемого углекислого газа. Обычно воздух на «Гепарде» очищался и обновлялся через каждые пять минут, но гигантская система очистки потребляла слишком много энергии, а, по оценке электриков, запас ее в батареях и без того подошел к опасной черте. Поэтому концентрация углекислоты постепенно приближалась к критической, и ситуация становилась угрожающей.
К смеси, заменявшей им воздух, добавлялись также фреон и водород, которые выделялись холодильными установками. Вскоре дым настолько сгустился, что даже в носовых помещениях видимость не превышала полуметра, и бороться с этим было нечем, потому что фильтры потребляли слишком много электроэнергии, и когда их все же порою включали, им не хватало мощности, чтобы справиться с таким количеством частиц взвешенного в воздухе углерода. Каждый раз, когда дверь в машинное открывалась – а это происходило все чаше и чаще по мере того, как у пожарных иссякали силы, – в отсеки корабля проникали все новые клубы едкого ядовитого дыма. Пожар в дизельном уже два часа как удалось потушить, но остатки тлеющей обшивки испускали, казалось, даже больше дыма, чем прежде.
В общем, как в сердцах заявил один из членов экипажа, их ждала участь экипажа «Нерпы», где люди задохнулись внутри корабля.
Но моряков подстерегала еще одна опасность. Сбывалось мрачное пророчество командира «Гепарда»: температура лодки из-за того, что паровые трубы остыли, а обогреватели были выключены, опускалась к точке замерзания. Холод стоял собачий. Каких-то два градуса ниже нуля по Цельсию, но у большинства моряков теплой одежды не было – зачем, если в нормальных условиях температура на «Гепарде» поддерживалась в районе 22 градусов и им было запрещено – да и сил не хватало – двигаться, чтобы хоть как-то бороться с холодом. Все силы уходили на то, чтобы дышать, а на выработку биологического тепла их уже не оставалось. Было слышно, как люди дрожат, как судорожно трясутся у них конечности, заставляя вибрировать палубу и переборки, как стучат зубы и как тихонько хнычут те, кто вконец ослаб. Но все эти проявления человеческой жизни поглощал один доминирующий звук, от которого мурашки бежали по коже: приглушенный хрип, издаваемый людьми, которые с силой втягивали воздух в свои натруженные легкие.
