Она повернулась ко мне и улыбнулась.
— Ты заметил? Старушка Симп не бегает.
— А ты почему?
— Не люблю быть близко — только когда уверена, что она не перехватит.
— Почему?
— Из-за носа.
— Как это?
— За нос боюсь. Мне его чикнули.
— Что?
— Поправили мне нос.
— А что с ним было?
— Он был горбатый.
— Очень?
— Нет, — сказала она. — Я была красивая. А теперь еще красивее. Брату осенью тоже поправят.
— Хочет стать красивее?
Она не ответила и снова пошла впереди меня.
— Я не острю. Просто, зачем ему это?
— Он хочет... если только не станет преподавателем физкультуры… но он не станет, — сказала она. — Мы все похожи на отца.
— А ему поправляли?
— Почему ты ехидничаешь?
— Я не ехидничаю. Прости. — Следующий вопрос я задал из желания проявить интерес и тем восстановить корректность. Но получилось не совсем так, как я рассчитывал, — я сказал это слишком громко. — Сколько это стоит?
Бренда помолчала, но все же ответила:
— Около тысячи долларов. Если не делать у мясника.
— Дай посмотреть, стоило ли это таких денег.
Бренда повернулась; она стояла у скамьи и положила на нее ракетку.
— Если разрешу поцеловать, ты перестанешь ехидничать?
Сближение было неловким: нас разделяло шага два лишних; однако мы подчинились порыву и поцеловались. Я почувствовал ее ладонь у себя на затылке, поэтому потянул ее к себе, может быть чересчур резко, и обнял за спину. Лопатки были влажные, а под ними я ощутил слабое трепыхание, как будто что-то билось глубоко, в грудях, но сзади них, так что чувствовалось даже сквозь рубашку. Это было похоже на трепыхание крылышек, маленьких, как груди. Малость крыльев меня не беспокоила — не нужен был орел, чтобы вознести меня на эти жалкие шестьдесят метров, из-за которых летние вечера настолько прохладнее в Шорт-Хиллз, чем в Ньюарке.
На другой день я снова держал очки Бренды, только не как временный слуга, а как дневной гость — может быть, как и то и другое — тоже все-таки достижение. Она была в черном купальнике, босиком, и среди других женщин, с их армированными бюстгальтерами, перстнями величиной с кулак, туфлями на толстых каблуках, соломенными шляпами, напоминавшими громадные плетеные тарелки для пиццы и купленными, как проскрипела одна загорелая дама, «у хорошенькой маленькой шварце[5], когда мы причалили к Барбадосу», — Бренда среди них выглядела элегантно и просто, как мечта моряка о полинезийской деве, только в темных очках с диоптриями и фамилией Патимкин. Она подплыла кролем к бортику бассейна, плеснув на него водой, и крепко, мокрыми руками схватила меня за щиколотки.
