Никогда не забуду влажную жару того дня, когда мы поехали в Нью-Йорк. Это было на пятый день после того, как она позвонила в клинику Маргарет Сэнгер. Она откладывала и откладывала, и, наконец, в пятницу, за три дня до свадьбы Рона и за четыре до ее отъезда мы нырнули в туннель Линкольна, который показался мне длиннее и дымнее, чем всегда, — адом с кафельными стенами. Мы вынырнули в Нью-Йорке, и снова на нас навалился душный день. Я обогнул регулировщика-полицейского в рубашке и въехал на крышу Портового управления, чтобы оставить там машину.
— У тебя есть деньги на такси? — спросил я.
— А ты со мной не поедешь?
— Я думал подождать тебя тут внизу, в баре.
— Можешь подождать в Центральном парке. Его кабинет прямо через улицу.
— Брен, какая раз… — Но, увидев ее глаза, я отказался от бара с кондиционером и решил проводить ее до места. Пока мы ехали по городу, хлынул ливень. Потом он прекратился, улицы стали липкими и блестящими, под мостовыми рокотало метро, и все это было похоже на то, как будто мы вошли в ухо льва.
Кабинет доктора располагался в здании фармацевтической фирмы «Сквибб», напротив «Бергдорфа-Гудмана» — прекрасная возможность для нее расширить свой гардероб. Нам даже в голову не пришло пойти к врачу в Ньюарке, наверное, потому, что это было слишком близко к дому и вполне могло открыться. Подойдя к вращающейся двери, Бренда обернулась ко мне; глаза у нее были очень влажны, хотя и в очках, и я не сказал ни слова, боясь того, что может натворить слово, любое слово. Я поцеловал ее в волосы и показал, что буду на другой стороне улицы, у фонтана; она вошла в вертушку. Машины на улице двигались медленно, как будто влажность была стеной на пути у всего движущегося. Даже фонтан, казалось, булькал кипятком на всех сидевших рядом, и я мгновенно решил не переходить улицу, а повернул на юг и по дымящемуся тротуару Пятой авеню пошел к собору Святого Патрика. На северной лестнице собора собралась толпа: смотрели, как фотографируют модель. Она была в платье лимонного цвета, ступни у нее были развернуты, как у балерины, и, входя в церковь, я услышал слова какой-то дамы: «Если бы я ела творог десять раз в день, и то не была бы такой тощей».
В церкви было не намного прохладнее, хотя тишина и мерцание свеч создавали такое впечатление. Я сел позади; встать на колени я не мог себя заставить, однако облокотился на спинку скамьи впереди, сложил руки и закрыл глаза. Подумал, похож ли я на католика, и, подумав так, обратился к себе с маленькой речью. Можно ли назвать эти смущенные слова молитвой? Во всяком случае, слушателя моего я называл Богом. Боже, сказал я, мне двадцать три года. Я хочу, чтобы все обошлось хорошо. Сейчас доктор обвенчает со мной Бренду, а я не вполне уверен, что это к лучшему. Что же я полюбил, Господи? Почему выбрал? Кто Бренда? Успешный бег достается проворным
