— Вам начальник телеграмму дае. До коров, так до коров, Он у вас, хлопцы, горячий, — сказал Никита, направляясь к коровам.
Ребята, не желая обидеть Никиту, несмело защищали деда.
— Дед ничего, — сказал Гаврик.
Миша добавил:
— Это правда, Никита, — он немного горячий, а справедливый.
Никита промолчал, но как только подошел к коровам, так сейчас же нашел повод осудить Ивана Никитича:
— Правильный, а корову попутав?..
Смелой раскачивающейся походкой он сходил и распутал красно-бурую корову.
— Вам бы, хлопцы, заночувать у нас. Вечером коров подоили б… Вечером завхоз заявится. Вин пидскаже, як зробыть, шоб вам далы хоть дви конематки с лошатами, бо у вас ничего немае…
Он посмотрел на ребят и, решив, что они могли обидеться, уже обратился только к Гаврику:
— Гаврык, а Мышка мэни казав про трубу. Ловка штука! До нас бы протянуть…
Никита зажмурил один глаз, другой же глаз его сиял лукавством:
— Ольшанка слухае… Вы мэне про море, я б вам про коней, як их годувать, або ще шо…
Он замолчал и нахмурился. К ребятам от флигеля ехал всадник. Шапка его с низким верхом почти наезжала на нос, а когда он лениво поворачивался в сторону флигеля, ребята видели налитый гневом плоский его затылок, изломанную прядь рыжих волос. В седле он сидел, небрежно развалясь, и всякий раз, когда лошадь тянулась схватить травы, хлестал ее по боку плетью.
Мише глядеть на него было скучно и неприятно, и он искоса посмотрел на Никиту. Никита стоял с надутыми щеками, и все помрачневшее лицо его, казалось, выражало один недоуменный вопрос: «Ну, шо тоби треба?»
Не доезжая двух десятков шагов, всадник остановил лошадь и, глядя ей на уши, сказал:
— Мыкит!
— Шо?
— Нэ шокай!
— Ну, шо?
— И нэ нукай и нэ шокай, а ходь до мэне.
Мише было обидно за Никиту, потому что сидевший на коне разговаривал с ним, как с чучелом. Никита, пошатнувшись, хотел сделать шаг, но его за рукав остановил Гаврик. Мише стало ясно, что Гаврик тоже с ним согласен, и он повелительно прошептал:
— Не ходи!
— Мыкыт, кому кажу? — послышалось с седла.
— Не можно, хлопцы… Зава нэмае, вин старшой, — и Никита, вздохнув, нехотя подошел к всаднику.
Ребята не разобрали, что говорил всадник, не видели его лица, накрытого шапкой, но они ясно услышали его последние наставления Никите:
— Ты мэни с кургану свыстнэшь. Во так свыстнэшь!
Всадник снял шапку и поднял ее над головой, и тут ребята увидели его пухлощекое молодое лицо, потно лоснящийся большой лоб, сливающийся с узкой плешиной на рыжей, преждевременно полысевшей голове, сонные серые глаза с притушенными ленью злыми огоньками. Потом всадник, показав ребятам широкий, плоский затылок, скрылся за курганом.
