Глинистые берега пруда были исслежены дугообразными, уже затравевшими отпечатками малых и больших конских копыт. Недалеко от воды торчали глубоко врытые, очищенные от коры дубовые сучковатые сохи.
К этим сохам ребята привязали дойных коров. Дед же, отогнав телят и остальных коров в конец пруда, где на влажной низине пробивалась по-весеннему свежая зелень, сказал:
— Красно-бурую для спокойствия спутал. Вы уж тут действуйте по всем правилам, как знатные доярки, а я с вещичками пойду туда.
Забрав мешок и сумки, он пошел к большому двору, обнесенному каменными конюшнями. Во дворе было пусто, и только с крылечка маленького флигеля под камышовой крышей наблюдали за дедом и за ребятами двое мужчин да стояла заседланная лошадь, привязанная к деревянному столбу, поддерживающему кровлю крыльца.
Гаврику первый раз предстояло подоить корову, и Миша должен был научить его новой специальности. Вчера вечером Миша доил коров вместе с теткой Зоей. От нее он узнал немного больше того, чему его научила тетка Дарья, кухарка тракторной бригады. Гаврик тем временем был с дедом в доме и поэтому не знал, откуда вдруг в кармане Мишиного полушубка оказались коротенькое чистое полотенце с розовой каймой и кусочек желтого туалетного мыла.
— Получил от тети Зои?
— От нее, — ответил Миша. — Давай-ка руку.
Миша, достав карманный ножичек, стал обрезать Гаврику ногти.
— Она сказала?
— Нет. Сам знаешь, что к корове нужен особый, чистый подход. Ты к ней с уважением, и она к тебе..
Это были слова тетки Зои, но Миша выдал их за свои, чтобы Гаврик отнесся к нему, как к учителю, с большим уважением.
— А теперь пошли к пруду. Шапки и полушубки можно вот сюда, а рукава засучивай повыше.
Сбросив шапки и полушубки, ребята с высоко засученными рукавами опустились на корточки и стали умываться.
Миша за делом наставлял, попрежнему выдавая чужие слова за свои:
— Руки, руки мыль на совесть и мыло смывай начисто… Всякое мыло чем-нибудь пахнет. Корове может не понравиться.
— Чего же ей — корове?.. Пахнет хорошо.
— Это тебе, а ей, корове, знаешь, что нравится?
— Миша, а я не видал и не слыхал, когда ты с коровой разговаривал. Вот интересно было! — с наивным видом заметил Гаврик, щуря намыленное лицо.
С манерой, усвоенной от Ивана Никитича в плотницкой, Миша проговорил:
— Гаврила, можно не разговаривать и знать, если на плечах голова.
— Ты брось это… Сам знаю, что корове зеленая трава лучше всего на свете.
Подражая Ивану Никитичу, Миша должен был бы похвалить Гаврика, сказав ему: «Ты у меня, Гаврик, скворец», — но не решился на это, помня о том, что в серьезном деле не всегда шутка к месту.
